бросай в атаку. Это моя последняя надежда от воеводских драгун, чтобы в спину не ударили. – Роман Тимофеевич полуобернулся к Ибрагиму, повелел: – Взбуди сына боярского капитана Тишку Бороноволокова, вели ему пушки изготовить и быть при них. Говорил мне, будто умеет сноровисто из тех пушек палить. Вот нынче и поглядим, каков этот капитан в деле окажется.
Капитан Тимофей Бороноволоков, сын боярский из Воронежа, доброй волей примкнул к войску Романа Тимофеевича, оставив службу в московском стрелецком полку у князя Борятинского по той причине, что по вине воеводы в свое время родитель капитана был казнен на Москве якобы за участие и подстрекательство стрельцов к бунту.
Тормошить долго стрельцов и казаков не пришлось – едва услышали команду сотника, враз были на ногах, оседлали коней и без гомона, пока над речной поймой клубился густой предрассветный туман, вышли из городка и отошли к опушке леса на взлобке, примерно в полуверсте от реки Урень вверх по течению. Приказав стрельцам и казакам укрыться в лесу, сам сотник спешился вместе с верными товарищами Еремеем Потаповым да Григорием Сухановым, который после известия о казни Никиты Кузнецова, казалось, и вовсе перестал разговаривать и отвечал на все вопросы, обращенные к нему, одним-двумя словами. Зато в сабельных сечах его рыжеволосая голова всегда мелькала в первых рядах дерущихся. На все уговоры Михаила Хомутова поберечь себя и не зарываться очертя голову отвечал с некоторой долей раздражения:
– Мне бы до самого воеводы дорубиться! Уж тогда бы… – и вновь умолкал, только крутые желваки ходили на скулах.
– Тот воевода не сунется в сабельную рубку, как простой драгун. Да и не стоит он того, чтобы сиротить четверых детишек, – напоминал другу Михаил Хомутов. – Каково им будет без родителя? Сын Ивашка куда ни шло – мужик будет, а три девчушки-сиротки кому будут нужны?
Григорий комкал рыжую бороду, отговаривался:
– На миру не умрут с голоду, Господь не допустит.
Еремей Потапов после того конфуза с воеводой Борятинским в сражении у реки Свияги и вовсе раздосадовался на свою неудачу, не переставал твердить в кругу друзей:
– Теперь мне его жирное обличье хорошо памятно, три ежа ему под зад! Хотя бы и в лягушачью шкуру обрядится с головы до ног – все едино признаю и для верности крутну голову глазами к пяткам! В таком-то разе не скоро сбежит…
Едва солнце подрозовило туман над поймой реки, как с ближних холмов поднялись и загалдели тучи черных грачей, которые ночевали близ городка.
– Покидают наши места, в отлет собираются, – негромко проговорил Еремей Потапов, наблюдая за шумной стаей птиц. – Грязницы [28] днями прошли, а грачи все еще в перелете, должно, теплая осень не дюже их подгоняла. Ишь, разгалделись, что малые ребята в речке, когда барахтаются в теплой воде. – Вздохнул, вспомнив оставленных дома жену Аленку да трех крепышей – погодков Андрюшку, Фильку да маленького любимца Еремушку, ладонью смахнул влагу от тумана с широкого, в оспинках лица.
– Грачи-то по весне воротятся к своим гнездам. Им ни царь на Москве, ни воевода на Самаре не указ и не помеха, – в тихом раздумье высказал свои невеселые мысли Михаил Хомутов, удобнее умащиваясь на влажный от росы валун, обросший вокруг пахучей полынью. – А вот нам к своим женкам и ребятишкам воротиться беспомешно будет непросто… Ежели, конечно, атаман Степан Тимофеевич не возьмет верх над злонравным боярством. Трудновато будет нашему батьке Степану, – добавил Михаил, откусывая былинку высохшего ковыля. И говорил это не столько для друзей, сколько самому себе, в то же время внимательно всматриваясь в низовую пойму реки, от которой медленно начал отрываться ночной туманный полог, постепенно тая под лучами все еще теплого октябрьского солнца. – Вот кабы ему в подмогу пришли казаки Запорожской Сечи, да яицкие казаки всей силой… И дружка нашего верного Митьки Самары нет рядом, в Астрахань отправлен батькой Степаном. По весне наверняка объявится дома, может, и с атаманом Максимкой Бешеным с Яика…
– Эге, зашевелился воевода Борятинский! – вдруг выкрикнул над головой Еремей Потапов. – Вона-а, появились его полки!
Михаил Хомутов живо поднялся на валун, словно это намного увеличивало круговой обзор, приложил ладонь к глазам, чтобы не слепило яркое восходящее солнце, а за спиной, будто предчувствуя кровавые события, постепенно утихли и не гомонили вороны. Стрелецкие полки Борятинского шли скорым шагом, вытягиваясь длинной красной линией из дальнего черного леса, и были так хорошо различимы на зеленом поле поймы с редкими низкорослыми кустиками. Постепенно покрывая пойму, полки ровными колоннами занимали пространство напротив Уреньского городка. Через полчаса подошел обоз и расположился в версте от засечной черты, позади полков. Обходя стороной обоз, объявились конные драгуны, которые заняли место равными по численности отрядами на флангах воеводского войска.
– Многовато драгун против наших пяти сотен конных, – буркнул Григорий Суханов. – Могут офрунтить с двух сторон, помнут, как пьяную вдовушку у кабака…
– Ты прав, Гриша, спину драгунам ни в коем разе подставлять нельзя, нахлещут так, что и до Рождества Христова рубцы не затянутся! – подтвердил Михаил Хомутов, всматриваясь в то, как неспешно и спокойно отряды Романа Тимофеевича растягиваются по валу засечной черты и в башенках, занимая место супротив стрелецких полков.
– Разумно поступает атаман Ромашка, – одобрил действия своего старшего товарища Михаил, понимая, что воевода не кинется сломя голову через речку, когда его противник имеет более выгодную позицию.
– Скоро воевода доберется до брода, вот тогда и схлестнутся стрельцы с нашими казаками, – пояснил свое понимание ситуации Еремей Потапов, похлопывая широченной ладонью по шее своего вороного коня, который чувствовал близость боя и волновался, переступая ногами по росистой траве, достигавшей ему выше колен, а серебристая отцветшая полынь и вовсе выросла под брюхо коня.
Тревожное беспокойство закралось в душу Михаила Хомутова – он вспомнил разговор с местными казаками, что в двух верстах вверх по реке Урень действительно есть брод, где местные крестьяне переезжали возами через реку с берега на берег.
– Жалость какая! – стукнул себя по колену кулаком Михаил. – Кабы знать заранее, что воевода Борятинский подступится к нам с крымской стороны, так завалили бы тот брод корягами, а на берегу насупротив соорудили бы редут с пушками… Воистину говорят, что задний ум хорош, да запоздалый!
Наихудшие опасения оправдались. Московские стрельцы передового полка довольно быстро достигли брода, плотной колонной подступили к самой воде. Пешие отряды казаков выстроились напротив, и те, и другие изготовились к стрельбе. Оба залпа по командам начальников прогремели почти одновременно, на какую-то минуту речная гладь укрылась ружейным дымом, словно утренний туман снова опустился на недавно покинутое место. Издали донеслись громкие
