крики, разрозненная стрельба, и всадники, бывшие с Михаилом Хомутовым в лесу, увидели, как теснимые московскими стрельцами отряды повстанцев, то и дело сходясь с врагами до рукопашной драки, медленно отступают к Уреньскому городку.
– Смотри, Миша! Вона атаман Роман Тимофеевич с донскими казаками из проезжей башни вымчал своим в подмогу! – прокричал Григорий Суханов и предложил сотнику: – Ударим воеводе в спину, а?
– Рано, Гриша! Погляди, конные драгуны пошли через брод! – с волнением в голосе ответил Михаил Хомутов, поясняя своим казакам ситуацию. – Видите, теперь выстраиваются широкой линией! Не иначе, норовят обойти наших товарищей и со спины навалиться! – Он оглянулся, внимательно посмотрел на своих соратников – конные стрельцы, донские казаки и казаки с засечной черты – и порадовался: стоят уверенно, без нервной суеты и перешептывания. Все они люди бывалые, и сабельная сеча им не в новинку.
– Заварилась каша! – подал голос кто-то из донских казаков и не сдержался от крепкого словца в сторону воеводских конников. – Распоясались, бисовы диты, на нашего батьку Романа! Погодь, вражина, одну минуточку, и мы зараз поспеем к той каше!
Конная лава драгун, числом около тысячи, разворачиваясь в широкую дугу и набирая скорость для всё сметающего навала, пошла от брода к Уреньскому городку, где в густой перестрелке, почти грудь в грудь, уже сошлись основные силы атамана Романа Тимофеевича и московские стрельцы полков воеводы Борятинского. Даже сюда, на опушку леса, доносились грохот выстрелов, гул пушек и человеческие крики, сплетенные в густой гомон сражения. Разобрать какие-то детали боя было довольно трудно, но общая картина была ясна – полки Борятинского с трудом, но все же упрямо пробивались к Уреньскому городку, который, к сожалению, не имел достаточно мощных, кроме проезжей башни, оборонительных сооружений.
Десять минут – и конные драгуны очутились на поле, как раз между основным войском атамана Романа Тимофеевича и засадным отрядом Михаила Хомутова; вот еще минута, вторая, и драгуны оказались в положении, когда их спины были открыты для удара…
– За волю! За батьку нашего Степана Тимофеевича! – выкрикнул Михаил Хомутов, усилием воли прогоняя озноб, снова побежавший по спине, выхватил из ножен саблю и, помахивая ею у правого бока коня, ударил его пятками.
– За волю!
– За вольный Дон! За батьку-у! – дружно грянули казаки и следом за Михаилом Хомутовым, понукая коней, вышли из леса и, набирая скорость, хлынули с холма вниз, нацеливаясь ударить так, чтобы рассечь драгунскую лаву надвое и постараться сбить левую, восточную часть, в реку, используя крутой берег Уреня.
– За вольный До-он! – ревел мощным басом усатый донской казачина в малиновом кафтане и малиновых атласных шароварах, которого товарищи за его непомерную силу прозвали Вертидубом. Размахивая над малиновой с беличьей опушкой шапкой длиннющим турецким ятаганом, он несся во главе своих пятидесяти донцов и, словно каменная глыба с горы, первым обрушился на драгун. Над речной поймой замелькали более полутора тысяч холодных молний – то в лучах вставшего солнца заискрились стальные сабли, персидские адамашки и турецкие ятаганы…
– Круши-и! – кричал вместе со всеми и Михаил Хомутов, налетев на первого драгуна. Почувствовав угрозу со спины, всадники воеводы Борятинского не были в состоянии довольно быстро остановить своих разгоряченных скачкой коней, чтобы встретить налетевших казаков лицом к лицу – их скакуны набрали уже слишком большую скорость, а пространства для маневра, увы, было не много. Опасаясь навалиться на свою же пехоту, драгуны стали осаживать коней, сбились в беспорядочную кучу. Тут и там стали возникать групповые сабельные схватки, ярость захлестывала дерущихся, крики, ругань и стоны раненых заглушались на время пистолетными выстрелами в упор, звон стали вихрился над речной поймой, вселяя надежду в сердца одних и тревогу других.
Сабля Михаила Хомутова уже обагрилась человеческой кровью, хмель боя ударил в голову, какое-то звериное чутье подсказывало в нужную секунду глянуть в сторону, увернуться от свистнувшей над головой драгунской сабли, успеть нажать на курок пистоля и сбить на землю, вспаханную конскими копытами врага, который сам готов был выстрелить ему в спину…
И вдруг в этом адском гомоне сабельной рубки, словно во сне, до сознания достучался еле слышный крикпризыв:
– Миха-ась! Миха-ась, помоги-и!
– Не может быть! – вскрикнул Михаил Хомутов, а тело словно крутым кипятком ошпарило! Только одно-единственное отчество на этой земле называло его этим ласковым именем – Луша! Его милая, заботливая Луша! И где? Здесь, в этом адовом пекле, в самый разгар безудержной скоротечной и кровавой рубки!
– Миша, твоя Луша объявилась! – выкрикнул слева, в нескольких шагах, Еремей Потапов. – Я к ней в подмогу!
Несколько яростных взмахов персидской адамашки хватило Михаилу, чтобы свалить с коня рябого драгуна с перекошенным от злости ртом и тем самым получить драгоценные секунды обернуться в ту сторону, откуда донесся Лушин крик и куда развернул своего коня Еремей Потапов.
Позади казачьей лавы, которая почти разрубила драгунскую конницу надвое и готова была поспешить на помощь своей пехоте около Уреньского городка, где стрелецкие полки сошлись вплотную с войском атамана Романа Тимофеевича, метрах в пятидесяти, Луша, одетая в казачью одежду, рубилась с драгуном. Она ловко управляла белым конем, постоянно занимая позицию так, что драгуну приходилось отбиваться от ее яростных ударов через левое плечо. Драгуну на помощь подоспел еще один всадник на бурнастом жеребце, вскинул саблю, но княжна Лукерья успела подставить свой клинок… С ее головы слетела казацкая шапка, длинные косы упали на спину.
– Лу-уша, ты-ы? – Драгун лишь на секунду остолбенел, поднятая для повторного удара сабля замерла на взлете.
– Филиппок! – вскрикнула княжна Лукерья, пораженная этой негаданной встречей не меньше своего друга детства. И тут за спиной Филиппа выросла фигура крупного всадника, взметнулась тяжелая изогнутая адамашка.
– Еремка, не бей его! – только и успела взвизгнуть княжна Лукерья, забыв, что они не на гулянке близ околицы села, а на поле боя. Еремей все же успел поймать ухом предостерегающий крик Луши, но руку совсем остановить не смог – его адамашка скользнула по сабле Филиппа, и драгун, который все еще во все глаза смотрел на княжну Лукерью, какой-то миг не чувствуя боли, перевел глаза на свою правую руку… без кисти и без сабли!
– Луша, остерегись! – заорал теперь уже Еремей – драгун, с которым до этого рубилась княжна Лукерья, успел развернуть коня и был теперь правым боком к всаднице, и только вид двух темных кос, упавших на спину почти до седла, задержал его на короткий миг от хлесткого удара по неприкрытой загорелой шее…
Михаил подлетел на своем коне вовремя, перехватил драгуна, сильным ударом вышиб саблю из его руки, а потом хлестнул наискось.
– Еремка, уходим! – крикнул Михаил Хомутов, левой
