с печальным вздохом отозвалась княжна Лукерья. – Вот ежели счастливо выберемся из нынешней беды, тогда и повспоминать можно будет. А более того, поразмыслить о том, как далее жить, потому как… почувствовала я днями, – княжна Лукерья прервала себя на полуслове – впереди и правее послышалось призывное конское ржанье, конь под княжной встрепенулся, отозвался коротким ржаньем.
– Узнал конь своих, – обрадовалась княжна, повернулась назад, где ехал Михаил Хомутов, продолжая все так же внимательно смотреть по сторонам и слушать все подозрительные звуки леса. – Дуняша там ждет нас! Поди, извелась до крайности, столько времени меня не было.
– Не наскочить бы на стрелецкую засаду поблизости. Вдруг надумают девицу твою использовать как приманку? Охотники на уток довольно часто так поступают! – забеспокоился Михаил. Теперь, когда Луша рядом, такая знакомая, близкая и в то же время чем-то неузнаваемая, он начал переживать за нее еще больше. Знал, что если теперь отчаянная беглая княжна Мышецкая вновь попадет в руки воеводы Борятинского, так просто оправдать свое появление на поле боя в казацком наряде будет нелегко – многие видели, как она секлась с драгунами, да и тот молодой драгун без кисти наверняка огласит ее перед воеводой…
– А вот мы сейчас все и разведаем, – приглушив голос, ответил Еремей Потапов, останавливая коня. – Вы тут побудьте малое время, вот у этого древнего дуба, а я пеши прокрадусь. И в самом деле, от воеводы Борятинского всякую пакость можно ожидать, три ежа ему под зад, чтобы слаще спалось! Ежели ваша подружка там – вместе воротимся, а случится мне наскочить на московских стрельцов, уходите без промедления. И Бог вам в защиту, а я живым в руки не дамся!
Михаил видел, что спорить с Еремеем – зря время терять. Прислушиваясь к шуму боя у засечной черты, он лишь кивком головы дал согласие на уход своего друга, а когда тот слез с коня, негромко напутствовал его:
– Поостерегись там, Ерема… Горько будет и тебя еще терять, вслед за Никитой. – Карие глаза сотника опечалились, когда он вспомнил о верном друге и глянул на княжну Лукерью, которой Никита был так же дорог, как и ему.
– Господь не выдаст, воевода не съест, несмотря на его волчий аппетит, – отшутился Еремей, подмигнул княжне выпуклым серым глазом, прищурив левый, отчего его широкое в оспинках лицо приняло плутоватое, как у скомороха, выражение. Он неспешно проверил оба пистоля – на полках ли пороховой запал, не просыпался ли от скачки по проселочной дороге, вынул из ножен саблю и уверенно пошел через кусты в ту сторону, откуда донеслось конское ржание.
И только теперь, оставшись наедине, княжна Лукерья и Михаил дали место чувствам – их руки нашли друг друга и так, оставаясь в седлах, они замерли в долгом, страстном поцелуе.
– Луша, радость моя, как я переживал за тебя, узнав, что стрельцы ухватили тебя в Надеином Усолье… Сам не мог отлучиться, дал согласие на отъезд Никиты, а теперь буду каяться всю оставшуюся жизнь! Но тогда не мог ничего сделать для твоего освобождения, прости…
– И я страдала в разлуке, мой милый Михась! И за Никиту да за Ивана Балаку с товарищами готова была воеводу Милославского своими руками удушить в его спальной комнате! Переживала, потому как не знала, жив ты после той драки в Надеином Усолье, уцелел ли? А днями почувствовала я, Михась, что не праздна я… Ребеночек будет у нас, – а сама пытливо глянула невенчанному мужу в глаза – как-то он воспримет эту новость?
А у Михаила от этих слов брови взметнулись вверх до предела, наморщив широкий лоб, глаза округлились и радостная улыбка озарила уставшее походами, давно не бритое лицо.
– Луша-а, неужто у меня будет сын? – Михаил едва не задохнулся упоительным лесным воздухом с легким запахом дыма далекого сражения, стал целовать Лушины губы, щеки, глаза.
– Да, милый Михась, да… – шептала княжна Лукерья, счастливая мужниной радостью. – У нас будет сын, обязательно будет наш маленький Никитушка, – имя будущего ребенка сорвалось с губ княжны само по себе, словно давным-давно было написано на ее сердце. – А случись быть девочке – так назовем ее ласковым имечком – Аннушка.
Счастливые слезы выступили на глазах Михаила, стало трудно различать близкое и родное лицо княжны Лукерьи, деревья, и только шум затихающего боя напоминал о суровой реальности текущего часа! Михаил гладил волосы Луши, левой рукой то и дело смахивал слезы с ресниц, и опомнился только тогда, когда в ближних кустах затрещали под ногами ветки и донеслось конское пофыркивание. На всякий случай вынул оба пистоля, изготовился стрелять – невесть кто может наехать на них в лесу, когда поблизости идет такое побоище и спасающихся от смерти отчаявшихся людей может быть не одна сотня.
– Ерема! – княжна Лукерья первая распознала выходящего из кустов Потапова, который за повод вел оседланного вороного коня. Следом за ним с трудом поспевала через заросли раскрасневшаяся от ходьбы Дуняша и тоже вела своего коня за повод.
– Слава Богу! – не сдержался и выдохнул полной грудью Михаил. – Вы оба целы и невредимы…
– Мое счастье, что успел крикнуть Дуняше ее имя и сказать, что ее ищет княжна Лукерья! Хотела пальнуть мне прямо в мой просторный живот, приняла за московского стрельца. – Еремей улыбался, шутливо подмигивая смутившейся девице.
– Как не быть испугу, когда сей стрелец пер через заросли подобно дикому лешему… которого, правда, я ни разу в жизни не видела. Княжна Луша, я так счастлива…
Княжна Лукерья проворно соскочила с коня на землю, обняла заплаканную от недавнего еще страха остаться в чужом лесу в полном одиночестве Дуняшу, несколько раз погладила ее по голове, успокаивая, словно малое дитя, только что спасенное после блуждания в дикой темной чащобе.
– Ну вот, ну вот… Видишь, сдержала я свое слово, пришла за тобой. Теперь мы не одни и нам не будет так боязно в дороге.
Еремей приблизился к Михаилу, взволнованно проговорил, то и дело до боли закусывая нижнюю губу:
– Побили наших, Миша, крепко побили… Я с опушки леса малость посмотрел – отступили казаки с обозом за Суру-реку, да драгуны воеводы Борятинского в угон пошли. Роман Тимофеевич в проезжей башне попервой укрылся с частью людей, там крепко бились, а потом конные казаки числом до двухсот, не мене, ушли…
– О Господи, – Михаил перекрестился, опустил плечи, будто тяжесть поражения легла на его плечи непомерным грузом. – Ушел ли Ромашка? И куда подался с остатком войска?
– О том только ему ведомо, Миша. Что делать будем? В угон за атаманом пойдем? По деревням спрашивать станем, след атаманов искать будет нетрудно, это ведь
