К тому времени, когда процессия факельщиков приблизилась к предполагаемой площади, уже совсем стемнело, и я получил возможность понаблюдать за мельтешением огней. Одни факельщики остановились, чтобы осветить площадку, другие двигались, устраивая лагерь. Потом, придя к выводу, что до утра никто из паломников дальше в город не отправится, я развернулся лицом к востоку и стал наблюдать за восходом луны. Она была полной и безупречно круглой, как тот удивительный камень Койолшауки в Ацтлане. Когда луна поднялась над зубчатой линией далеких гор, я снова обернулся, чтобы увидеть Теотиуакан в лунном свете. Мягкий ночной ветерок рассеял туман, и многие сооружения в голубовато-белом ночном свете обрели четкие очертания, а на голубую землю легли их резкие черные тени.
Почти все дни и дороги моей жизни были напряженными и изобиловали событиями, досуг же и отдых выпадали мне нечасто. Я полагал, что так оно и будет до самого конца, но сейчас, погрузившись ненадолго в отрешенное созерцание, сумел оценить безмятежность и спокойствие, которые даже подвигли меня на сложение единственного в моей жизни стихотворения. Оно имело мало отношения к действительным событиям или фактам истории и было отчасти навеяно прелестью лунного света, тишиной и спокойствием того места и того времени. Когда строки сложились у меня в голове, я выпрямился на вершине Пирамиды Солнца во весь рост и, обращаясь к пустому городу, прочел:
Когда мир был ничем, кроме вечной ночи,
Еще до рождения времени, собрались они —
Боги, полные мудрости и всевеликой мощи,
Дабы светом впредь наполнялись дни, Здесь…
В Теотиуакане…
— Совсем неплохо, — прозвучал чей-то голос, и я от неожиданности чуть не свалился с пирамиды.
Голос в ночи медленно, словно смакуя, повторил все стихотворение слово за словом, и я узнал, кому он принадлежит. Впоследствии мне доводилось слышать мое маленькое произведение в прочтении других людей, но тогда оно в первый и последний раз прозвучало в исполнении Мотекусомы Шокойцина, юй-тлатоани Кем-Анауака, Чтимого Глашатая Сего Мира.
— Совсем неплохо, — повторил он. — Особенно если учесть, что воители-Орлы никогда не славились поэтическими дарованиями.
— Некоторые из них не отличаются и воинскими, — уныло пробормотал я, поняв, что правитель меня узнал.
— Тебе нет никакой причины пугаться, воитель Микстли, — промолвил Мотекусома без тени гнева или злорадства. — Твои старые помощники взяли на себя вину за неудачу с основанием Йанкуитлана. Разумеется, их казнили, но на этом вопрос закрыт и за тобой никакой вины не числится. Перед тем как принять Цветочную Смерть, твои друзья рассказали мне, что ты добровольно отправился на поиски. Ну что, преуспел?
— Не более чем с Йанкуитланом, мой господин, — ответил я, подавив вздох печали по старым верным друзьям, умершим из-за меня. — Мне только и удалось, что выяснить: никаких легендарных складов ацтеков не существует и никогда не существовало.
Я кратко изложил ему историю своих скитаний, поведав 0 том, как нашел-таки легендарный Ацтлан, и завершив Рассказ фразой, которую повторяли мне многие люди на разных языках. Мотекусома серьезно кивнул и сам повторил эти слова, глядя в ночь, как будто мог видеть перед собой все свои необъятные владения. И в его устах эта фраза прозвучала зловеще, как эпитафия:
— Ацтеки были здесь, но они ничего не принесли с собой, когда появились, и ничего не оставили, когда ушли.
Повисло неловкое молчание, и, чтобы прервать его, я сказал:
— Более двух лет я не имел никаких новостей о Теночтитлане или о Союзе Трех. Смею ли я спросить, владыка Глашатай, как обстоят дела дома?
— Боюсь, что жизнь там так же уныла, как, судя по твоему описанию, она протекает в тоскливом Ацтлане. Мы ведем войны, но они ничего нам не дают. За время твоего отсутствия наши владения не расширились ни на пядь. А между тем множатся мрачные, предвещающие беды знамения.
Правитель снизошел до краткого рассказа об имевших место за прошедшее время событиях. Он не оставлял упорных попыток сокрушить и покорить столь же упорно отстаивавшую свою независимость Тлашкалу, но тлашкалтеки, несмотря на потери, сохранили самостоятельность и лишь прониклись к Теночтитлану еще большей враждебностью. Единственное недавнее сражение, которое Мотекусома мог назвать относительно успешным, представляло собой лишь вылазку, являвшуюся к тому же ответной мерой. Жители городка под названием Тлаксиако, это где-то в земле миштеков, перехватывали и оставляли себе дань, посылавшуюся южными городами в Теночтитлан. Мотекусома лично повел туда свои войска и превратил городок Тлаксиако в лужу крови.
— Однако дела государственные были все же не столь приводящими в уныние, как явления природы, — продолжил он.
Оказалось, что однажды утром, примерно полтора года тому назад, все озеро Тескоко вдруг забурлило, как штормовое море. В течение целых суток оно металось и пенилось, затопив низкие берега. И совершенно без всякой на то причины: не было ни бури, ни ветра, ни землетрясения, — ничего, чем можно было бы объяснить внезапный подъем воды. Потом, уже в прошлом году, тоже совершенно необъяснимо вдруг вспыхнул и выгорел дотла храм Уицилопочтли. Правда, святилище быстро восстановили и бог не явил никакого знака своего гнева, но огонь, полыхавший на вершине Великой Пирамиды, был виден по всему озерному краю, и сердца видевших его наполнялись страхом.
— Весьма странно, — согласился я. — Как мог загореться каменный храм, даже если бы какой-нибудь безумец и поднес к нему факел? Камни не горят.
— Свернувшаяся кровь горит, — отозвался Мотекусома, — а изнутри храм был покрыт толстой коркой запекшейся крови. После пожара над городом еще долго висело зловоние. Но эти происшествия, что бы они ни предвещали, в прошлом. Теперь грядет самое страшное знамение.
Он указал на небосвод, и, когда я взглянул туда через топаз, у меня вырвался вздох. Наверное, без кристалла я даже не заметил бы того, что мы называем дымящейся звездой. А вы, испанцы, именуете это кометой.
Выглядела она совсем не страшно, словно какой-то светящийся пучок или хохолок среди прочих звезд, но я, конечно же, знал, что это предвещает великое зло.
— Придворные звездочеты впервые увидели дымящуюся звезду месяц тому назад, — сказал Мотекусома, — когда она была слишком мала и ее невозможно было разглядеть невооруженным глазом. С тех пор она стала появляться на одном и том же месте каждую ночь, всякий раз становясь все больше и ярче. Многие уже не решаются выходить по ночам из дома, и даже отъявленные смельчаки стараются не выпускать детей на улицу с наступлением темноты, чтобы уберечь от несущего зло света.
