Он указал на небосвод, и, когда я взглянул туда через топаз, у меня вырвался вздох. Наверное, без кристалла я даже не заметил бы того, что мы называем дымящейся звездой. А вы, испанцы, именуете это кометой.
Выглядела она совсем не страшно, словно какой-то светящийся пучок или хохолок среди прочих звезд, но я, конечно же, знал, что это предвещает великое зло.
— Придворные звездочеты впервые увидели дымящуюся звезду месяц тому назад, — сказал Мотекусома, — когда она была слишком мала и ее невозможно было разглядеть невооруженным глазом. С тех пор она стала появляться на одном и том же месте каждую ночь, всякий раз становясь все больше и ярче. Многие уже не решаются выходить по ночам из дома, и даже отъявленные смельчаки стараются не выпускать детей на улицу с наступлением темноты, чтобы уберечь от несущего зло света.
— Так, значит, — спросил я, — эта зловещая звезда побудила моего господина искать общения с богами в священном городе?
— Нет, — со вздохом ответил он. — Или, во всяком случае, Это не главное. Разумеется, небесный призрак внушает немалую тревогу, но я еще не сказал о более позднем и более страшном знамении. Ты знаешь, конечно, что главным богом города Теотиуакана был Пернатый Змей и что издавна существует поверье о том, что он и его спутники тольтеки в конце концов вернутся, чтобы вновь обрести власть над этими землями.
— Мне ведомы предания, владыка Глашатай. Говорят, что Кецалькоатль якобы построил какой-то волшебный плот и уплыл на нем далеко на восток, пообещав когда-нибудь вернуться.
— А помнишь ли ты, воитель Микстли, как года три тому назад ты, я и Чтимый Глашатай Тескоко обсуждали рисунок на клочке бумаги, доставленном из земель майя?
— Помню, мой господин, — пробормотал я с легким беспокойством. — Там был изображен огромный дом, плывущий по морю.
— По восточному морю, — подчеркнул он. — По-видимому, в этом плывущем доме были и обитатели. Вы с Несауальпилли назвали их чужаками. Пришельцами. Иноземцами.
— Помню, мой господин. И что же, мы ошиблись, называя их так? Мой господин хочет сказать, что на том рисунке на самом деле был изображен Кецалькоатль, возвращающийся со своими воскресшими из мертвых тольтеками?
— Я и сам не знаю, — промолвил Мотекусома с непривычным смирением. — Но я только что получил донесение о том, что один из тех плавающих домов снова появился близ побережья майя. Он перевернулся в море, как может свалиться набок дом при землетрясении, и двое его обитателей, еле живые, вплавь и вброд направились к берегу. Если в том доме кроме них находились и другие, то они все утонули. Но эти двое спустя некоторое время выбрались на берег живыми, и теперь оба живут в какой-то деревне под названием Тихоо. Тамошний вождь, его зовут Ах Туталь, послал к нам гонца-скорохода. Он не знает, что делать с гостями, ибо полагает, что это боги, а он, понятное дело, не обучен развлекать богов. Во всяком случае, живых, видимых и осязаемых.
Меня охватило такое изумление, что я, не сдержавшись, выпалил:
— И что в результате выяснилось, мой господин? Они и вправду боги?
— Я и сам не знаю, — повторил Мотекусома. — Эти бестолковые майя даже не смогли толком сообщить, кто эти двое — мужчины, женщины или же мужчина и женщина, как Божественная Чета. Впрочем, по их описанию выходит, что пришельцы мало похожи на людей вообще: белая кожа, много волос не только на теле, но и на лице, а речь непонятна даже самым сведущим мудрецам. Хотя, с другой стороны, боги и должны выглядеть и говорить не так, как мы, верно?
Я поразмыслил и ответил:
— По моему разумению, боги способны принять любое обличье, какое им вздумается, и им ничего не стоит заговорить на любом человеческом языке, если, конечно, они вообще пожелают общаться с людьми. Однако трудно поверить, что боги могут допустить, чтобы их плавающий дом перевернулся и пошел на дно, как у неумелых лодочников. Но что же ты посоветовал вождю майя, владыка Глашатай?
— Во-первых, помалкивать, пока мы не выясним, что это за существа. Во-вторых, давать им лучшую еду и напитки, предоставлять все доступные удобства, включая, если они пожелают, и общество противоположного пола, чтобы пребывание в Тихоо было для них приятным отдыхом. В-третьих, и это самое важное, держать их за закрытыми дверями, с тем чтобы не пошли разговоры и всевозможные толки. Это знание не должно распространяться. Конечно, безразличных ко всему майя едва ли потревожат даже самые невероятные слухи, но если о странных гостях прослышат другие, более вдумчивые и чувствительные народы, поднимется большой шум. А я этого не хочу.
— Мне доводилось бывать в Тихоо, — сказал я. — По размеру это даже не деревня, а вполне приличный городок, а его жители из племени ксайю во многом превосходят большинство других майя. Думаю, владыка Глашатай, они исполнят твою просьбу сохранить всю эту историю в секрете.
В лунном свете я увидел, как Мотекусома резко повернулся в мою сторону.
— Ты говоришь на языках майя? — спросил он.
— Да, мой господин, на диалекте ксайю.
— Тебе вообще легко даются странные наречия.
Прежде чем я успел хоть как-то откликнуться на эти слова, правитель продолжил, но так, словно говорил сам с собой:
— Я пришел в Теотиуакан, город Кецалькоатля, в надежде, что он или какой-нибудь другой бог даст мне знак. Я жаждал получить указание насчет того, как мне наилучшим образом сладить с возникшими затруднениями. И что я нахожу в Теотиуакане? — Он рассмеялся, хотя смех его и показался натянутым, и снова обратился ко мне: — Ты мог бы загладить многие свои прошлые упущения, воитель Микстли, если бы добровольно вызвался исполнить то, что не по силам многим другим людям, даже высшим жрецам. Ты должен стать послом Мешико… и всего человечества. Нашим посланником к богам.
Последние слова Мотекусома произнес нарочито шутливо, как будто, конечно, не верил, что это действительно могут оказаться боги, хотя мы оба понимали, что совсем отбрасывать подобную вероятность не стоит. Идея показалась мне захватывающей: я мог стать первым человеком, которому удастся поговорить (не произнося заклинания, как жрецы, и не каким-то другим мистическим способом, но поговорить, как говорят между собой люди) с существами, которые, может быть, и вправду не совсем люди, а близки к небожителям. Я мог обрести возможность обращаться к ним сам и слышать слова, произносимые богами!
Но в тот момент я не мог говорить совсем, и Мотекусома рассмеялся снова, увидев, что я потерял дар речи. Он поднялся, выпрямился на вершине пирамиды во весь рост и, наклонившись, ободряюще похлопал меня по плечу со словами:
