своей очереди, чтобы по команде наставника нанести тот или иной удар, сделать выпад или показать какой-либо хитрый прием боевого искусства.
Пяти минут этой учебной баталии было достаточно, чтобы на лице выступил пот, дыхание стало тяжелым и хриплым. Но сигнал отбоя звучал не раньше, чем кто-нибудь падал от усталости, тогда им разрешалось поваляться на земле и уступить место следующей смене. Пока Майлз колол и рубил отведенный ему столб, сэр Джемс Ли стоял рядом, хмуро наблюдая за юношей. Майлз изо всех сил старался показать все, что знает о рубящем ударе с плеча, низком выпаде с уколом, двулучном ударе из-за головы. Но ему казалось, что сэр Джемс не очень-то удовлетворен его умением.
— Ты сражаешься, как покойник, — сказал старый воин. — Ну а этот удар совсем плохо поставлен. Ударь снова, но быстрее переходи к обороне.
Майлз повторил этот удар.
— Чума! — крикнул сэр Джемс. — Ты слишком медленно двигаешься. Ну-ка, а теперь ударь меня.
Майлз колебался. Сэр Джемс держал в руке крепкую палку, это было его единственным оружием.
— Бей, я сказал! — рявкнул сэр Джемс. — Чего стоишь, перетрусил?
И ответ Майлза заставил взглянуть на него как на человека, из ряда вон выходящего.
— Нет, — смело сказал он, — я не боюсь ни вас, ни кого бы то ни было!
С этими словами он нанес сэру Джемсу мощный удар. Однако тот был отражен жестким встречным ударом, «отсушившим» ему запястье и руку, второй удар палкой пришелся по шлему. У Майлза зазвенело в ушах, из глаз искры посыпались.
— Сосунок! — не унимался сэр Джемс. — Бели бы у меня была палица, а не палка, я бы вышиб твои куриные мозги. Ты получил этот удар за свой непочтительный ответ. А теперь мы квиты. Начинай все снова, если, конечно, не боишься.
Глаза Майлза слегка затуманились, и он крепко зажмурил веки, чтобы исчезла пелена перед глазами. Тем не менее так же прямо, как и прежде, он сказал капитану:
— За мной дело не станет.
И на этот раз он сумел прикрыться достаточно быстро, чтобы встретить удар сэра Джемса щитом, а не головой.
— Так! — почти миролюбиво крякнул сэр Джемс. — Теперь ты усвоил, что нанося нижний рубящий удар в ногу, нужно быстрее прикрываться щитом.
Гаскойн и другие юноши, которые тем временем лежали в холодке под деревом на краю площадки, были заинтригованы разыгравшейся сценой. Ни один из них не мог припомнить, чтобы сэру Джемсу отвечали с таким дерзким прямодушием, должно быть, этот Дельвен еще не обломал его.
— Клянусь Святой девой! Ты прям душой, как меч, Майлз, — сказал Гаскойн по дороге в оружейную. — Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так разговаривал с сэром Джемсом.
— И в конце концов, — встрял в разговор еще один молодой оруженосец, — старый медведь не так уж плох. Знатно огрел он тебя по башке? А? Фолворт! Святая дева, я бы не согласился получить такой удар даже за серебряный пенни.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Так за считанные часы новичку удалось завоевать уважение бывалых.
Этой ночью вся казарма гудела, толкуя о том, как этот новый парень, Фолворт, без страха отвечал сэру Джемсу Ли и не упал лицом в грязь. Сам Уолтер Блант пришел порасспросить его о событии дня.
— Что же он тебе сказал, Фолворт? — спросил он.
— Ничего не сказал, — резко ответил Майлз. — Он только объяснил, как закрываться от нижнего удара.
— Не могу понять, как снизошёл он до того, чтобы самому обменяться с тобой ударами. Ты либо очень скор, либо очень неловок в обращении с оружием.
— Именно скор, — ответил Гаскойн за своего друга, — во второй раз, когда Фолворт нанёс удар, сэр Джемс уже не смог достать его, я видел это своими глазами.
Но именно эта независимость, которая помогла Майлзу так славно пройти через первое испытание, нажила ему врагов среди других юношей, многие из которых, особенно бакалавры, были старше его по возрасту, хитрее и сильнее. Как уже говорилось, «холостяки» заставляли некоторых юношей выполнять для них различную работу, и как раз на этой почве у Майлза возникли первые неприятности. Случилось так, что через несколько дней Майлзу велели выполнить подобное поручение, и тут-то бакалавры быстро поняли, что человек, не дрогнувший перед сэром Джеймсом Ли, вряд ли будет им покорным слугой.
— Будь уверен, Френсис, — сказал он однажды в разговоре с Гаскойном. — Никогда я не буду прислуживать им. Променять служение достойному господину на холопство в угоду мужлану! Что может быть постыднее?
— Боже! — вскричал Гаскойн. — Я не думаю о том, что постыднее. Я знаю только, что им прислуживают и другие, такие же, как я, а то и лучше, и что если я буду ерепениться, мне все ребра пересчитают, а мне этого вовсе не хочется.
— Я не упрекаю тебя, — сказал Майлз. — Ты привык к обычаям замка, но, клянусь, я не буду прислуживать им, будь их втрое больше, чем сейчас, против меня одного.
— Тогда ты дурак, — сухо сказал Гаскойн.
В этом деле о прислуживании одна вещь больше всего возмущала Майлза. Годом раньше, до того, как он попал в Дельвен, Уолтер Блант, будучи в своём роде сибаритом и не желая мыться в общем чане на открытом дворе, да ещё в холодную погоду, приказал Дику, плотнику, изготовить и поставить в углу спальни особое корыто для нужд бакалавров, и каждое утро в обязанность кого-либо из молодых оруженосцев входило принести несколько ведер воды, чтобы наполнить эту ванну для избранных. И униженный вид своих товарищей, таскающих по утрам воду, будил в Майлзе бурю негодования.
— Скорее умру, чем стану выполнять эту гнусную повинность, — твердо сказал он.
Он не знал, насколько скоро его решимость будет подвергнута испытанию.
Однажды, недели через две после того, как Майлз прибыл в Дельвен, Бланту было приказано явиться к хозяину замка после вечерней трапезы в парадных палатах, которая, как правило, была не просто пиршеством, но своего рода церемониальным действом. Вечерний колокол ещё не возвестил отбоя, и юноши в своей казарме вовсю резвились,
