привязанности к своим малышам, также и злобные ведьмы.
И все же я в сомнениях. Если я уеду, оставив королевство сына, со всех сторон опустошаемое злобной враждой, в мое отсутствие оно будет нуждаться в добром совете и утешении. Если, с другой стороны, я останусь, то не увижу лица сына моего, чего превыше всего я желаю. Некому будет заботиться об освобождении моего сына, и, чего я особенно боюсь, нежнейший юноша [154] будет истерзан тяготой невозможной суммы денег и, будучи не в силах легко вынести такое бедствие, действительно легко будет доведен такой мукой до смерти. О нечестивый, жестокий и отвратительный тиран, который не побоялся наложить свои святотатственные руки на помазанника Господня! Ничто не отвратило тебя от столь бесчеловечного поступка – ни королевское помазание, ни почтение к святой жизни, ни страх Божий.
А вдобавок к этому князь апостолов все еще управляет и командует апостольским престолом, и суровость правосудия установлена на земле, так что всего-то и осталось, чтобы ты, отец, обнажил против злодеев меч святого Петра, для того и распростертый над народами и королевствами. Крест Христов превосходит орлов Цезаря [155], меч Петра – меч Константина [156], и апостольский престол судит власть императора. Твоя власть от Бога или от людей? Разве не Бог богов говорит с тобой через апостола Петра, глаголя: «Что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» [157]? Почему же ты медлишь так долго, так беззаботно и так жестоко – разрешить моего сына от уз, или же тебе нет дела? Ты скажешь, что эта власть дана тебе над душами, а не над телами. Пусть так. С нас будет довольно, если ты свяжешь души тех, кто держит моего сына закованным в тюрьме. Освободить моего сына – вот твоя особая миссия, подкрепленная тем, что страх Господень сметет прочь любой страх человечий. Возврати мне моего сына, человек Божий – если ты все же [действительно] человек Божий, а не человек крови. Если не настоишь на освобождении моего сына, Всевышний востребует его кровь с твоих рук! Увы, увы! Если главный пастырь обратился в наемника [158], если он бежит от лица волка [159], если оставляет вверенных его попечению овец, а точнее – избранного овна, вожака Господня стада – в челюстях кровожадной твари! Добрый Пастырь научает прочих пастырей и упреждает, что они не должны бежать, когда видят волка грядущего, но положить жизни за своих овец. Послушай, спасется твоя душа, если ты приложишь усилия к освобождению твоего сына – не говорю, твоей овцы – путем направления миссий, благотворных предостережений, громовыми угрозами, общим интердиктом и страшными приговорами. Уверена, что позже ты положишь за него свою душу, хотя доселе не удосужился сказать или написать ему хоть единое слово. Сын Божий, согласно свидетельству Пророка, сошел с Небес, чтобы увести прочь из безводной ямы закованных в цепи. Разве то, что Бог счел для Себя пригодным, опозорит Божьего слугу? Мой сын мучается в цепях, а ты не идешь к нему, никого не посылаешь, и раскаяние Иосифа [160] не подвигает тебя к тому? Христос видит это, и хранит молчание, но Он воздаст с лихвой величайшим наказанием тем, кто делает Божие дело с небрежением! [161]
Трижды нам обещали прислать легатов – но этого так и не сделано; допускаю, что это – подневольные люди, а вовсе не легаты (королева использует практически непереводимую на русский язык игру слов – ligati («связанные») и legati («легаты»). – Е. С.). Если б дела моего сына обстояли благополучно, они тут же поспешили бы к нему по первому же его зову, надеясь получить горсти сокровищ от его великолепного благородства и народного достояния королевства. Но какой же доход может быть им наиболее славен, как не освободить плененного короля, даровать мир его народу, покой – верующим и радость – всем? Теперь же «сыны Ефремовы, вооружённые, стреляющие из луков, обратились назад в день брани» [162], и во времена трудностей, пока волк жадно рыскает за добычей, онемевшие собаки неспособны или не хотят лаять [163]. То ли это самое обещание, которое ты дал нам в Шатору, с торжественным показом любви и веры? Что ты выиграл, дав слово простым людям и насмеявшись пустыми обещаниями над желаниями невинных? Так и царь Ахав [164] заключил договор с Бен-Гадой [165], и мы слышали, что их взаимная любовь принесла нечестивые последствия. Войны Иуды, Иоанна и Симона – братьев Маккавеев [166] – шли удачно при благих предзнаменованиях Божьего расположения, но когда они для укрепления своего положения обратились за дружбой к римлянам, они лишились помощи Бога. Не однажды, и даже весьма часто их дружба с грабителями (т. е. римлянами. – Е. С.) оборачивалась для них рыданием. Ты один ввергаешь меня в отчаяние, тот, кто единственный, кроме Бога, был моей надеждой и верой моих людей. Да будет проклят тот, кто надеется на человека! Где теперь моя помощь? Только Ты, Господь Бог мой. К тебе, о Господи, принимающий во внимание боль, обращены глаза слуги твоей. Ты, Царь царей и Господь владык, воззри на лицо помазанника Твоего, дай державу чаду Твоему, и сохрани сына Своего, и не наказывай в нем грехов его отца и злобы его матери.
Мы знаем из подробного и всеобъемлющего доклада, что император, после смерти епископа Льежского, до которого, как поговаривают, добрался он своей длинной рукой со смертоносным мечом, заставил замолчать постыдным заточением епископа Остии и еще четырех епископов той же провинции, а также архиепископа Салерно и еще Трани; и, что апостольскому престолу вообще нельзя проигнорировать – тиранической узурпацией бесправно захватил Сицилию, и это после дипломатических миссий, просьб, посланий, отправленных к апостольскому престолу – к вечному упреку Римской Церкви, когда еще со времен Константина она относилась к патримонии святого Петра [167]. При всем этом его (Генриха. – Е. С.) ярость не была утолена, а рука [для захватов] еще простерта. Он – источник серьезных бед, но вскоре наверняка последуют еще более серьезные. Ибо те, которым надлежит быть столпом Церкви, колеблемы всеми ветрами, словно тростник. Могут ли они припомнить, как, благодаря небрежению Илии – священника, служившего в Силоме – слава Господа удалилась от Израиля [168]? И это история не былых времен, а настоящего – потому что Господь убрал ковчег Завета, Скинию Свою из Силома, где Он проживал вместе
