Наступила пауза. Настя пыталась переварить обильную порцию неслыханных и неожиданных откровений, а Роберт, точно искусный психолог, следил за каждой чёрточкой её лица, пытаясь понять, какую работу произвёл он в душе и сознании этого молодого существа. Он понимал, что именно сейчас он заканчивает начатую ещё на теплоходе кладку фундамента нового мировоззрения Насти, и от прочности этой кладки будет зависеть прочность всего здания, всего каркаса нового человека — важного субъекта их сатанинского братства.
— Видишь ли, Настя, — Роберт неожиданно перешёл на «ты», — пока русские воевали и одерживали победы, умные люди думали: а как же всё–таки можно их одолеть, одолеть русского человека. И пришли к выводу, что в открытом бою его не сломить. Его, как дитя малое, надо иначе воспитывать, нужно исподволь, шаг за шагом, изымать из него всё человеческое, изымать всё, чем он силён как личность, как характер, как представитель нации. И тогда явится пастух и погонит стадо баранов, куда нам надо. Слышишь?
— Слышу, но не понимаю, зачем нужно побеждать русских.
Настя старалась быть спокойной. Нелегко ей давалась тихая размеренная речь, но она помнила: спокойствие — её оружие, другого у неё в этой ситуации не было.
— А вот это, — воскликнул Роберт, — вопрос, который мы отложим до следующей беседы! Уверен, когда вы услышите на него ответ, поймёте: другого выхода у наших братьев нет. Или мы загоним русский народ в клетку, или он затолкает туда нас и, как Стеньку Разина, повезёт по городам и весям — до лобного места. И вот что любопытно будет узнать вам, любезная. Судьба толкнула вас в нашу ложу: дверцы захлопнулись, выхода отсюда нет.
— А если я не хочу работать против своего народа?
— Вы уже работаете против него. И стоит вам сойти с этой дороженьки, вы тотчас попадаете в горячие объятия НКВД. И вместе с вами на голгофу взойдут ваш батюшка, ваша матушка и все РВН.
— Что это — РВН?
— Родственники врага народа. Так что лучше уж оставайтесь с нами. У нас и еда вкусная и постель мягкая, и замки, теплоходы, самолёты — всё в лучшем виде и всё к вашим услугам. А теперь прошу извинить.
Роберт решительно поднялся.
— Меня ждут дела.
Он вышел не простившись.
Настю этот разговор не привёл в замешательство, она его ждала, — собственно, это было продолжение той милой беседа, которую вёл с ней Роберт на теплоходе. Она поняла: её ловко заманили в ловушку, и деньги на выкуп замка были лишь наживкой, на которую она клюнула. А угроза родителям была реальной, невыносимо страшной… Значит, она должна принять условия опасной игры и постараться быть лучшей исполнительницей своей роли.
Через час с небольшим после ухода Роберта к ней вбежала Фира и, сияя от счастья, прокричала:
— Собирайтесь! Мы едем, мы едем кататься на Робертовой яхте! Она уже вышла из Майами и летит к нам на всех парусах. Одевайтесь же! Роберт приказал. Он будет ждать нас на лодке у пирса.
Вскоре Настя и Фира поднялись по веревочной лестнице из лодки на яхту «Юдифь», где их встретил капитан и провёл в нижний этаж носового отсека. Здесь, под капитанским мостиком, в четырёх комнатах с двумя туалетами и бассейном, располагалось «Гнездо хозяина». Фира, не скрывая радостного возбуждения, бегала по каютам, а Настя, уже повидавшая роскошь европейских богачей, стояла на красной розе китайского ковра, поражённая искусством мастеров, сотворивших это диво.
В приоткрытую дверь она увидела, как Фира, замерев от любопытства, подслушивала разговор, доносившийся из глубины дальних помещений. Настя подошла к иллюминатору и залюбовалась открывшейся ей картиной. Где–то под полом ровно и едва слышно урчали двигатели судна и по тому, как летела над волнами «Юдифь», можно было судить о мощности силовой установки. Вдалеке от яхты спокойно и плавно катил волны океан, а навстречу им от носа яхты, клубясь и пенясь, устремлялась белая полоса вздыбленной воды. Невнимание хозяев, оставивших Настю одну, обижало её, но не настолько, чтобы испортить настроение. «Роберт ко мне безразличен, — думала Настя, — но это и хорошо. Не будет заявлять претензий».
В дверях тем временем показалась Фира. Запустив руки в свои роскошные волосы, она качала головой, сотрясалась в рыданиях и ругала Роберта последними словами. «Подлец, мерзавец, — он весь изолгался и хочет только денег! У него две невесты, он сказал капитану: «Катать их на яхте, выполнять все прихоти». Он дурит им голову, я вот напишу письма…»
Фира кинулась Насте в объятия, продолжала сквозь слёзы:
— А вас он числит третьей. Говорит: очарован баронессой–немкой.
— Ты не ослышалась?
Нет–нет, он сказал капитану, что вы будете с ним всегда, во всех путешествиях, — гражданская жена и секретарша…
— Но Фира… Он ничего мне не говорил. Я не люблю его, и у меня есть жених.
— Жених?.. Где он? Продиктуйте мне адрес, и я дам ему знать. Пусть он вас заберёт, а я помогу, я всё устрою.
— Я и сама…
— Сама? Забудьте об этом думать! Вы пленница! Вас никуда не пустят, и писем вы не пошлёте. Я знаю. Он деспот, палач, он всё может! Только он один обладает здесь властью. И вы ещё попляшете в его сетях!
Фира записала номер телефона генерала фон Линца и кошкой метнулась на палубу. Её не было долго, минут тридцать. И Роберт в каюте не появлялся. Настя сидела у иллюминатора, смотрела в бирюзовую даль океана, но уже не видела красоты безбрежных далей: ей слышался грохот боя, залпы орудий пряхинской батареи, рисовалось лицо матери, сидящей у окна и ждущей писем от своей Настёны и от мужа–генерала, затерявшихся где–то на полях войны в Германии,
Наступил апрель, русский фронт катился к Берлину, — Настя знала это, хотя последних известий не слышала. Ей теперь хотелось домой, только домой, к маме и чтобы вслед за ней приехал в Москву Пряхин. Странным образом разрешились её томления. Там, под Ленинградом, она впервые увидела Пряхина — самого молодого лётчика эскадрильи. Чем–то он задел её сердце, тронул смутную, сладкую мечту о любви, но ни сам он, ни мимолетно вспыхнувшее влечение не казались ей серьёзными. И хотя она попросила отца перевести её из авиации в батарею Пряхина, там, увидев своего рыцаря в будничной боевой обстановке, она будто бы и остыла к нему, и вновь обрела спокойствие. А теперь, разделённая с ним океаном, вдруг поняла: она любила и продолжает любить его, и не мыслит без него своей жизни.
Но тут метеором ворвалась Фира, повисла у неё на шее, зашептала:
— Летят! Они вылетают сегодня. Завтра будут здесь.
— Кто?
— Фон Линц и его друг, — видно, это твой жених!
— Но как ты узнала?
