И воины тут же попрыгали в судно, а в Триполи пришла очередь плывущих с Симоном армян.
— Судно из Александрии проходило? — интересовались воины-христиане у обороняющих Триполитанию от варваров Амра единоверцев.
— Было такое… — покосились на замерших у борта аравитян охранники гавани, — часа четыре как ушло.
И Симон поплыл дальше, лишь изредка кидая взгляды на самое странное сопровождение, какое у него когда-либо было: справа по борту — мухамедяне, слева — христиане. Строго друг против друга.
Уже то, с какой настороженностью они смотрели друг на друга, ясно указывало: заблуждаются и те, и другие. Истина, будь она им доступна, мгновенно сняла бы и взаимный страх, и взаимную подозрительность. Но истина им была недоступна.
— Я хочу, чтобы вы все выслушали меня, — поднялся он и ухватился за канат.
И те, и другие повернули лица в его сторону, и все-таки одним глазом косили друг на друга — мало ли что.
— Братья, — перешел он на одно из аравийских наречий, — из Египта похищено наше общее достояние. Это женщина, не уступающая родовитостью царице Шебе. Даже выше.
— Выше Сабы[89]? Выше праматери курейшитов?! — раскрыли рты изумленные аравитяне.
Симон кивнул.
— Если она станет женой какого-нибудь старого козла вроде Папы, мир никогда не будет принадлежать вам.
Аравитяне обмерли, переглянулись и загомонили.
— А если мы ее найдем? — наконец-то спросил командир. — Что ты с ней будешь делать?
— Я хочу, чтобы она исполнила свою собственную судьбу, — ни словом, ни смыслом не соврал Симон.
Ничего не понимающие армяне напряженно смотрели то на него, то на аравитян.
— Братья, — перешел он на армянский и тут же грубо польстил, — вы, конечно, все слышали про праведную княгиню Вараздухт…
— Ту, что веру армянам несла? — неуверенно подал голос командир.
— Да, — кивнул Симон, — так вот, из нашего Египта похищена женщина, армянка, еще более родовитая и праведная, чем Вараздухт. Ты понимаешь, какой грех может произойти, если она станет рабыней какого-нибудь безродного нечестивца?
Командир покрылся румянцем и принялся объяснять остальным, что, собственно, происходит. И после долгого горячего обсуждения, наконец-то, был задан главный вопрос:
— А если мы ее найдем? Чьей она станет?
— Царица Цариц должна сама решать свою судьбу, — непреклонно произнес Симон. — Я от этого правила не отступлю.
* * *
Пожалуй, именно с этого момента что-то изменилось — раз и навсегда. Связанные общей задачей и общей тайной воины как-то примирились друг с другом и уже не держали руки на рукоятках мечей. И все-таки, они так и не ведали Истины.
Симон знал, что в обыденной жизни истина приоткрывается — чуть-чуть — лишь таким, как Амр. Давно переступивший страх смерти полководец наверняка что-то видел — там, на краю меж бытием и небытием. Но даже Амр умудрился сделать из увиденного поразительно неверный вывод: Единый бесконечно добр.
Это было тем более удивительно, что кто как не Амр знал, сколь жестока жизнь. По сути, полководцу оставалось проделать лишь одну простейшую гностическую операцию: осознать, что Творение ровно таково, каков его Творец. Но… Амр так и не сделал этого открывающего разум шага.
Симон поднял глаза в небо. Оранжевая комета висела точно над ним, всем своим видом показывая, что Всевышний так же отстраненно красив, как она, и так же невыносимо и непредсказуемо опасен. Пока спит себе высоко в небе — дает передышку, а как что Ему пригрезится, — нащупает и разорвет в куски! Даже не открывая глаз.
«И Сын его такой же будет…»
Собственно, Бог не был высшим существом; выше всего сущего находился Логос, частичку которого носил в себе каждый человек. Именно в Логосе было последнее убежище измученной Актом Сотворения души. Сам же Акт Сотворения более всего походил на изнасилование. Душу ведь не спрашивали, хочет ли она, может ли здесь находиться. Просто Великому Бабуину мало было обладать всей властью над глиной; он желал, чтобы глина чувствовала, что с ней делают, все понимала и страдала. А если верить таким, как Кифа, высшей целью Того Который был окончательно сломленный человек, способный лишь пресмыкаться перед тем, кто его насиловал все эти тысячелетия.
— Спасение… — горестно усмехнулся Симон.
При тех условиях, что были озвучены пророками, каждый принявший Спасение чужой кровью становился еще и подонком — в точности по образу и подобию.
«Такой Спаситель не должен родиться в мир… — поджал он губы, — только не через меня…»
* * *
Амр знал, что его черед уже пришел — просто потому, что все сделано. Назначенный префектом Менас уже вступил в должность и мгновенно отладил мирную жизнь во всей Александрии. Филоксениус с благодарностью принял от Амра подтверждение своих прав в Аркадии. И даже несколько запоздавший с выражением покорности Иоанн из Мемфиса был оставлен на своем привычном месте. Все они понимали, какой шанс утвердиться по-настоящему крепко дает им трехлетняя отсрочка от налогов, так что о мятежах не думал никто.
Развивались и военные успехи. Там, далеко на востоке, люди Амра должны были вместе с Андроником и Теодором войти в Константинополь. На западе, воины уже взяли Триполи и весь Пентаполис и подходили к Кархедону. А здесь, на Ниле флот, ставший исламским благодаря Зубайру, спешно оснащали косыми аравийскими парусами и тут же выводили в открытое море.
— Может быть, они не станут тебя менять? — мрачно проронил Зубайр. — Все знают, что Египет лишь тебя признает.
— Поэтому и сменят, — улыбнулся другу Амр.
Он был готов к такому повороту и подготовил все: подписанные договоры, несколько огромных отчетов о взятой добыче, и — самое главное — подарки детям Аиши.
Здесь было все: фигурки диковинных зверей, мастерски вырезанные из дерева здешними умельцами, — для самых младших, хитроумные костяные головоломки александрийских гностиков — для средних и самый важный подарок — принятый от жрецов меч самого Искандера бин Македа[90] — для старшего, Абдаллаха.
Меч был довольно простой, и металл — Амр оценил его со знанием бывалого воина — металл был так себе. Но столь прославленное оружие просто обязано было принадлежать потомству Мухаммада. То, что слово ислама, слово истины и справедливости обойдет весь мир так же быстро, как дело Искандера, Амр уже видел.
* * *
Ночь выдалась беспокойной, и, конечно же, Мартина не спала, а только беспрерывно встречала и провожала посланников и гонцов.
— Валентин уже возле Константинополя, — доложили к полуночи. — Его удерживают лишь варвары Амра — выясняют, надо ли пропускать его легионы в город.
