— Потому что это не по мне, — не колеблясь, ответила она. — И кто тебе сказал, что ты мне безразличен? Это ты меня избегаешь, а не наоборот. У меня есть все причины злиться на тебя, но для меня кровь — не водица. Я навязала тебе этот танец, чтобы предупредить тебя, ибо не хочу спокойно смотреть, как мой брат спешит навстречу своему несчастью.
— И в чем же мое несчастье?
— Не притворяйся дурачком! Думаешь, я не заметила, какие взгляды ты бросаешь на мою подругу Анну? Или следует сказать «мою бывшую подругу»? С тех пор как у нее появился ты, она отбросила меня в сторону, словно пустую скорлупу от ореха.
— Не говори глупостей!
— Я не склонна к этому, — возразила она. — Ты же не станешь отрицать, что графине Рипонской не нашлось места среди дам, которых Анна отобрала для своей игры с французским королем! До знакомства с тобой это было немыслимо! Она называла меня «моя подруга», «моя милая, единственная душа, к которой я неравнодушна». Скажи мне, Сильвестр, что ты рассказал Анне про меня, чтобы так настроить ее против меня? Что я приказала пытать твоего неназываемого?
— Ты этого не делала! — воскликнул Сильвестр.
— Правда? Ты в этом уверен?
— Ты это допустила. Но виноват твой муж, и я никогда не рассказывал Анне Болейн ничего плохого про тебя. Но если ты была ее подругой, то почему в эти дни тебя не было рядом с ней и ты не поддерживала ее?
— Я была ей не нужна! — воскликнула Джеральдина. — Ведь у нее был ты. Ее рыцарь Сильвестр. Мне могло бы быть безразлично, что вы два идиота, но ты — моя плоть и кровь, поэтому я предупреждаю тебя. Взгляды, которыми вы обмениваетесь, замечаю не только я, и даже если король никогда не женится на бедной Анне, он не потерпит, чтобы ею воспользовался кто-то другой. Того, кто по-хорошему относится к его Аннушке, он ударит не по рукам, а по шее — топором палач; а.
Волна гнева захлестнула Сильвестра.
— Замолчи! — набросился он на нее. — Не валяй в грязи то, в чем совершенно ничего не смыслишь. То, что объединяет меня и леди Болейн, тебе не понять, как не понята, любви между мной, Энтони и Фенеллой. Ты всегда стояла рядом, наморщив носик и закатив глаза, словно мы какие-то дикие и непонятные звери. А в тот единственный раз, на ступеньках школы отца Бенедикта, когда Фенелла гладила Энтони по лицу, ты вытаращилась на нее так, словно под ней дрожала земля. Ты не понимаешь, зачем люди делают такие вещи, правда? Гладят друг друга?
— Нет, — ответила Джеральдина. Лицо ее побледнело. — Зачем такое делать?
— Потому что это остатки рая, — ответил ей брат. — Потому что это возвышает нас и отгоняет страх. Потому что человек, у которого есть друг, чувствует себя богатым, словно он король всей земли. — Он выпустил ее руку и отвернулся. На миг закружилась голова. Напряжение, бессонные ночи и вино требовали свое.
— Я больше не могу, — произнес он. — Доброй ночи, Джеральдина. — И он слепо бросился в конец зала, распахнул дверь в пажескую.
Слуги, которым подали много крепкого пива, заснули прямо за столом или улеглись на пол. Но Энтони по-прежнему сидел в углу и сжимал виски. Сильвестр подошел к нему, мягко отнял руки от головы и положил ладони на напухшие и пульсирующие жилы.
— Прости меня. У тебя болит голова, а я заставил тебя ждать не один час.
— Не выдумывай, — ответил Энтони, но было видно, что ему трудно смотреть. На губах его Сильвестр заметил отпечатки зубов. — Все получилось?
— Похоже на то. Леди Анна танцует с французом вот уже целый час, и тот, кажется, в совершеннейшем восторге.
— Отлично сработано, Сильвестр.
— Да ладно. — Сильвестр положил голову Энтони себе на плечо и начал осторожными движениями массировать напряженный затылок. — Иди ложись, тебе нужно поспать, слышишь?
В моей комнате, не на корабле.
— Но я могу…
— Ты можешь заткнуться, — с любовью произнес Сильвестр, продолжая массировать его затылок и надеясь, что другу хотя бы вполовину так же приятно, как ему. Поскольку Энтони не шевелился, они оба сидели на полу, слушали дыхание друг друга, а время неспешно плыло мимо. Затем пришла Анна Болейн.
Сильвестр не заметил ее, но Энтони поднял голову и толкнул Сильвестра локтем в бок. Тот обернулся. Наверное, оба они были похожи на школьников, которых учитель застал за дремой во время урока.
Анна улыбнулась.
— Так устали, друзья мои? Уже почти все позади, а потом я позабочусь, чтобы завтра вам никто не мешал до самого обеда. Французы удалились, и наш король только что отослал весь двор по постелям. Хочет поговорить только с вами обоими.
Энтони поднялся так резко, что Сильвестру на ум невольно пришло сравнение со складным ножом.
— Я ему не нужен, — произнес он, поправил рукой рубашку и камзол, помог Сильвестру встать. — Это все Сильвестр придумал.
— Это была самая лучшая идея в мире, — ответила Анна. — Хотите — верьте, хотите — нет, но Франциск попросил у меня прощения от имени своей королевы. И он еще раз подтвердил, что будет хлопотать в Риме за наше дело. Король очень тронут, но хочет сказать вам об этом лично. И, мастер Флетчер, вы тоже ему нужны.
Сильвестр увидел сморщенный от боли лоб Энтони и расширившиеся от ужаса глаза. Он хотел попросить Анну отпустить друга, но в следующий миг они втроем уже вошли в зал, где последние огарки свечей отбрасывали свои тени на стены.
Сильвестр и Энтони опустились на колени, а Анна, приплясывая, подошла к королю.
— Мой король, для меня большая честь представить вам своих друзей. О мастере Саттоне, брате графини Рипонской, я вам рассказывала. Его отец — сэр Джеймс, сражавшийся за вас при Теруане.
— Так, так. — Король снова сидел на своем месте, за столом на возвышении, который делил с Франциском ж гномом-Кромвелем. Он расстегнул свой роскошный камзол, вытянул нога и, казалось, был полностью расслаблен. — Значит, вы тот самый человек, который сражался за нашу даму на протяжении всех этих дней?
Сильвестр почувствовал, как кровь прилила к лицу. Анна стояла между ним и королем в красном платье, а ему казалось, что по залу разносится резкий голос Джеральдины: «Того, кто по-хорошему относится к его Аннушке, он ударит не по рукам, а по шее — топором палача». Он не на шутку испугался, но затем ощутил, как рука Энтони сжала его руку, и тепло снова вернулось в его тело.
— Мне показалось, что леди Анна заслуживает почестей нынче вечером, — услышал он собственный голос. — И, в конце концов, мы, англичане, имеем право гордиться своей будущей королевой.
Смех короля прозвучал на удивление звонко.
— Отлично сказано, — подхватил он. — Вы знаете, мы испытываем слабость к людям, которые не пригибаются, когда им в лицо дует ветерок. Можно было бы подумать, что двадцать лет под ношей на плечах придавили бы все эти порывы, однако в нас тоже еще осталось немного от такого человека.
