— Дай мне больше, и ты получишь больше, — заявила она ему, но больше, чем в ту ночь в Клинке, ей не было даровано никогда.
Сейчас она даже не утруждала себя, чтобы использовать собранную информацию. Цены, которые ей за это предлагали, уже не волновали ее. Все было неинтересно. Иногда Джеральдине казалось, что она весь день только тем и занята, что зевает. Впрочем, ночами она стала бояться теней на стене.
Кроме того, она мерзла. И днем, и ночью. Она говорила себе, что кровь согреется, как только закончится эта бесконечная зима. Роберт пригласил врача, от которого были в восторге придворные дамы, и этот дорогостоящий врач заявил графу, что его жена страдает от малокровия, от неуравновешенности соков в ее теле, что часто возникает у женщин, которые не рожают детей. Он прописал ей лечение с использованием различных микстур.
— Если средства подействуют на мою жену, — спрашивал Роберт, — можем ли мы в таком случае надеяться на то, что у нас будет ребенок?
Врач ответил, что у него были пациентки, которые после излечения от недуга рожали здоровых детей в возрасте сорока пяти лет.
— С этой точки зрения, у вашей жены отличный возраст. Ничто не помешает ей родить ребенка, как только восстановится равновесие.
С тех пор как Роберт лишился своего поста, лицо у него словно сморщилось, но сейчас оно сияло. Джеральдина каждое утро наполняла бокал смесью жидкостей и выливала в окно, где все это слизывала собака привратника. Возможно, весной тварь разродится дюжиной щенков.
Из всех дворцов больше всего она ненавидела Уайтхолл. Холод буквально сквозил из щелей в покоях, а по коридорам блуждала гулкая и бесконечная тишина. Несмотря на то что после долгих ходатайств она получила комнату в южной стороне, где будто бы днем стены нагревались от слабого солнечного света, на самом деле здесь было так же холодно, как и в остальной части здания.
Тем не менее Джеральдина радовалась возможности быть там в одиночестве.
— У меня стучат зубы, — сказала она Роберту. — Пока не устранится нарушение в моем организме, мне кажется, будет лучше, если я не буду приходить в твою постель.
— Я люблю тебя, — возразил Роберт с присущей ему стеснительностью, которая усилилась еще больше с тех пор, как он перестал быть смотрителем флота. — Мне было бы в радость согревать тебя.
— Давай лучше подождем, пока не подействует лечение врача, — заявила она и удалилась в свою комнату. Там она велела слугам разжечь огонь, а когда комната наполнилась дымом, спряталась под грудой одеял.
Пост почти миновал, когда однажды вечером какой-то слуга принялся стучать в ее двери так, что она была вынуждена впустить его.
— Маркиза Пембрук, — провозгласил он и отошел в сторону, чтобы впустить в комнату совсем недавно получившую этот титул Анну.
Анна была в зеленом, в цвете, который шел ей больше всего. На голове у нее красовалась кокетливая шляпка, словно она выезжала на охоту.
— Ты уже в постели? — спросила она. — Ты больна?
— Какая-то нехватка крови. Врач говорит, что лечение, которое он мне прописал, должно помочь.
— Надеюсь на это, — ответила Анна. — На Пасху мы едем в Кентербери, на церемонию инаугурации Кранмера. Будет роскошный праздник, и мне не хотелось бы обходиться во время него без тебя.
— Бывало, ты подлизывалась и лучше. На самом деле тебе безразлично, появлюсь ли я на этом празднике. Дай-ка я угадаю: ты заставила короля пригласить моего брата?
— В этом не было необходимости, — ответила Анна. — Новый архиепископ сам внес твоего брата в список приглашенных, в ином случае это сделал бы Генрих. Как только мы снова вернемся в Лондон, твой брат за неоценимую помощь в разрешении нашего великого дела будет произведен в бароны.
Джеральдина плотнее закуталась в шерстяное одеяло и поглядела на Анну — та была взволнована, и при дыхании грудь ее колыхалась. «Ты потерпела поражение, как и я, — думала она. — С учетом того, что мы ожидали от собственной красоты, ни одна из нас так и не выяснила, в чем смысл этой игры. Как же это возможно, что, несмотря ни на что, ты выглядишь возбужденной, по твоим жилам бежит горячая кровь и ты кажешься гораздо более живой, чем я?»
— Твой муж захочет поехать в Кентербери, — произнесла Анна. — Он ценит Кранмера.
— Все вы, реформаторы, цените его, — зевнув, ответила Джеральдина. — Хотя он человек довольно маленький, ты не находишь?
— Что ты имеешь в виду под словом «маленький»? Он не великан, но никто не скажет, что он маленького роста.
— У него мало мужества, — ответила Джеральдина. — Вы действительно думаете, что этот кабинетный ученый с елейным голосом годится для того, чтобы снести стены старой Церкви, прогнать лжемонахов из монастырей и выкорчевать с корнем ханжество, как вам того хочется?
— Нет, — ответила Анна. — За это отвечает Кромвель, которого жизнь научила идти по трупам. Кранмер же склонен к тому, чтобы пасти на английских холмах священного божественного агнца.
— Ты говоришь, как бродячая проповедница, как эта пророчица из Кента, которая протестует против вашей с королем свадьбы. Может быть, ты пойдешь по ее стопам, теперь, когда уже окончательно ясно, что этой свадьбы не будет? — поинтересовалась Джеральдина.
Анна прислонилась к дверному косяку, словно ей было тяжело стоять.
— Почему это моей свадьбы не будет, Джеральдина?
— Потому что твой пастух Кранмер тоже не сможет заставить Папу дать разрешение на брак, как и выгнать монахов из монастырских келий! — рявкнула в ответ Джеральдина. — Ты ведь достаточно умна, чтобы понимать это.
— Да что с тобой такое? — спросила Анна, обхватив руками живот.
«Наверное, у нее газы, — подумала Джеральдина. — В последнее время она набивает брюхо, словно кучер какой-то».
— А что со мной должно быть такое?
— Откуда мне знать? Я просто задумалась, неужели передо мной та же самая девушка, которая слышала, как во всех уголках дворца растет трава. Неужели твои вечно бьющие источники иссякли?
— Я понятия не имею, что ты хочешь мне сказать, — заявила Джеральдина.
— Что никаких разрешений на брак больше не нужно, — ответила Анна. — Мы с королем Генрихом уже женаты, причем с конца января. Кранмеру достаточно лишь объявить первый брак недействительным, а этот — действительным. Когда это будет сделано, меня помажут в Вестминстерском аббатстве и я стану королевой Англии, в то время как в моей утробе будет расти наследник короны.
Она улыбалась, словно сытая кошка, вскормленная молочницами. В животе у Джеральдины образовался тугой болезненный комок.
