Вместо этого огоньки факелов метались взад и вперед по лагерю, то выходя за его пределы, то вновь возвращаясь в него. А потом в их мерцающем свете он разглядел повозки.
Повозки? Это могло означать одно из двух: ирландцы пригнали повозки для того, чтобы увезти на них или трупы, или еще живых пленников. И если верно было последнее, то, следовательно, яд, которым их отравили, был вовсе не смертельным. Ночной Волк помнил, что Морриган весьма искусна в применении трав и снадобий, и он понимал также, что она с легкостью могла добиться нужного для себя исхода, будь то болезнь или смерть.
К тому времени как они добрались до леса, повозки пришли в движение. Торгрим подталкивал и торопил своих людей, пока они не продрались сквозь заросли папоротника и не оказались среди деревьев. Сам же Ночной Волк напряженно вглядывался в ту сторону, где остался лагерь. Люди с факелами кольцом окружили повозки, и они двигались к крепости. Торгрим смотрел, как они постепенно удаляются от рядов шатров и палаток. Он увидел, как пламя факелов осветило ворота Тары и высокие земляные стены, увидел, как распахнулись высокие створки и подводы вкатились внутрь.
«Во имя всех богов, что все это значит?» — подумал Торгрим. Морриган взяла их в плен, всех до единого. Это было единственное возможное объяснение. Ирландцы ни за что не привезли бы в Тару тела убитых или умирающих от яда людей. Значит, викинги остались в живых. Он не думал, что Морриган уготовила им счастливую судьбу, но, пока они остаются живы, всегда есть надежда.
Кроме того, это означало, что выживут и его люди. Яд оказался не смертельным. Харальд и Старри будут жить.
Но только в том случае, если он сумеет обеспечить им безопасность. Вскоре Морриган поймет, что его и Харальда нет среди пленников. И что она предпримет тогда? Сочтет ли их достаточной угрозой, чтобы объявить на них охоту? Пожалуй, следовало предполагать самое худшее — она отправит кого- то по их следам.
— У меня для вас хорошие новости, — громким шепотом сообщил Торгрим. Никакой реакции. — Яд отравил вас и сделал больными, но я почти уверен, что он не убьет вас. — Он выдержал паузу. И вновь никакой реакции. — Разве это — не хорошие новости?
Харальд в ответ лишь застонал. Остальные и вовсе не издали ни звука.
— Плохие же новости заключаются в том, что мы не можем оставаться здесь, — продолжал Торгрим.
Наклонившись, он ухватился за чью-то руку — это оказался Халльдор. Торгрим поднял его на ноги. Халльдор со стоном покачнулся, но устоял. Одного за другим Ночной Волк заставил встать всех своих спутников.
— Пошли, — сказал он и углубился в лесную чашу.
За спиной у него раздались медленные шаркающие шаги тех, кого он вел к свободе. Свободе, которая вполне могла оказаться временной.
Местами лес превращался в непроходимые заросли, да и ночь выдалась темной. Прогулка по такому лесу в любых обстоятельствах была бы нелегким делом, но, учитывая, что викинги едва держались на ногах, вперед они продвигались поистине черепашьими темпами. Они брели по лесу вот уже полчаса, и Торгрим боялся даже подумать о том, сколь жалкое расстояние они прошли за это время. Откровенно говоря, он понятия не имел об этом, но подозревал, что совсем немного. Он даже не знал, в правильном ли направлении они идут.
Лес оказался слишком густым, чтобы он и дальше мог тащить на себе двух человек сразу, а рискнуть и позволить им разделиться он не хотел. Стоит им только потерять друг друга из виду, как соединиться вновь уже не удастся. Поэтому они брели гуськом, двигаясь со скоростью того, кто шел медленнее всех, то есть Освива, который пошатывался и спотыкался на ходу, хватая воздух широко раскрытым ртом.
Уже совсем скоро Торгрим сообразил, что они лишь напрасно теряют время. Ну пройдут они еще полмили по ночному лесу, а потом им, обессиленным, останется только лечь на землю и умереть на месте. Уж лучше остановиться сейчас, отдохнуть и понадеяться, что им хватит сил спастись.
— Мы остановимся здесь, — сказал Торгрим, обнаружив островок густых зарослей, который мог сойти за укрытие. — Прямо здесь, среди деревьев. Нам нужно отдохнуть, а потом посмотрим, хватит ли у нас сил, чтобы утром добраться до корабля.
Сейчас Торгрим мог думать только об одном — как достичь корабля. Тот представлялся ему спасительным прибежищем, средством побега, единственным знакомым ориентиром в этой чужой и незнакомой земле. Даже если прибежище было всего лишь иллюзией, химерой, оно влекло его к себе, как магнитом.
От своих спутников он не услышал ни протестов, ни других предложений, ни каких-либо комментариев. В очередной раз освободившись из-под власти авторитета Ночного Волка, который один только и заставлял их передвигать ноги, они повалились на землю и замерли без движения.
Торгрим же застыл в абсолютной неподвижности, позволяя ночи окутать себя своим покрывалом. Вскоре он стал различать шуршание крошечных созданий в подлеске и шорох верхних веток деревьев, раскачиваемых легким ветерком. Он улавливал резкий запах земли и сухой листвы под ногами. В тусклом свете звезд, который тоненькими острыми лучиками пробивался сквозь переплетение листвы, он видел темные стволы деревьев и очертания кустов. Ничто не нарушало лесной покой, если не считать его самого и его людей, и лес уже перестал обращать на них внимание.
Найдя подходящее дерево с толстым стволом, он сел, привалившись к нему спиной. Ночной Волк устал так, как не уставал уже давно, и усталость эта была не только физического свойства. Он сказал себе, что должен бодрствовать, оставаться настороже и держать глаза и уши открытыми, подмечая любые изменения в шуме леса. Он знал, что не должен садиться. Он приказал себе встать. А потом пообещал себе, что посидит всего лишь минутку. Или пять минут. Уж наверняка он заслужил пять минут отдыха.
Ему показалось, что прошел всего лишь миг, когда он вздрогнул и очнулся, стряхивая с себя сонную одурь, но мир вокруг уже изменился. Он не знал, сколько времени спал. Еще стояла непроглядная темень, и он по-прежнему сидел в зарослях деревьев, но чувства его странным образом обострились. Рядом в тех же самых позах лежали его люди, так и не шевелясь. Он видел деревья и кустарник, причем вполне отчетливо и совсем не так, как раньше. Обоняние его различало каждый запах, долетавший к нему из леса. Он отстраненно подумал, что всему виной краткий сон, что именно этот недолгий отдых обострил его восприятие, но это было не так.
Он подался вперед, бдительный и напряженный, словно струна, и вдруг ощутил, как в животе у него зарождается гнев. Жаркая волна ярости прокатилась по телу, как бывает, когда по пищеводу стекает первый глоток горячего напитка. Он спросил себя, что же породило этот гнев, хотя вопрос этот так и не оформился в фразу, а возник на уровне чувств и инстинктов, гораздо более сильных, нежели слова.
