— То, что я буду думать о вас, зависит от ваших поступков, — ответила королева-мать.
Потом взглянула на детей и пожала плечами, выразив этим все свое презрение. Она была вроде тех древних сибилл на островах, которые всегда заранее знали результат.
Мария-Луиза поцеловала ее сморщенную, в пятнах, руку. Потом все крепости пали, императрица-регентша сдалась и была отвезена вместе с сыном к ее отцу, который находился тогда в Рамбуйе.
У своей кареты она увидела раскачивающиеся высокие черные каракулевые шапки, пики и шашки четырех тысяч казаков, скачущих галопом со всех сторон. У них были такие седла, что они могли стоять на них во время скачки. «Ура! Ура!» — кричали они. Во время поездки из Блуа в Орлеан казаки разграбили одну из ее повозок, но до драгоценностей не добрались.
Теперь Мария-Луиза уже никак не могла попасть к императору.
* * *
У императора тоже был нервный срыв. В ту неделю его вынудили отречься от трона. Он был взят в кольцо, ибо все его враги были в Париже — русский царь в доме Талейрана, король Пруссии Фридрих Вильгельм и австрийский князь Шварценберг, чья жена сгорела в огне на балу в честь императора, — все собрались, чтобы обсудить его будущее. 2 апреля император услышал, что Сенат низложил его.
— Талейран похож на кошку; ему всегда удается упасть на все четыре лапы, — сказал император.
Он решил бороться и приказал войскам идти на Париж, но маршалы отговорили его от этого плана. Маршал Мармон дезертировал, перейдя к австрийцам со своими войсками.
Император отрекался дважды, в первый раз в пользу своего сына, а когда союзники на это не согласились, отказался от всего без всяких условий. Потом он передумал и попытался заставить генерала Коленкура вернуть документ, но было слишком поздно. Окончательная утрата всего, что он собирал для сына, казалось, сокрушила его волю; Бурбоны возвращались во Францию.
Я слышал, что за время долгого пребывания в Фонтенбло он то застывал в задумчивости, то возбуждался, а затем им вновь овладевала гнетущая, бросающаяся в глаза апатия. Когда императрица написала, что хотела бы утешить его, он пробормотал: «Ля монако».[125] Он был подавлен, ни с кем не разговаривал и только яростно чесался. Когда польская графиня Валевска приехала к нему, он заставил ее прождать всю ночь и не пожелал видеть. Он опоздал вернуть себе жену, ребенка и нацию.
Как раз в это время лорд Байрон повернулся спиной к своему прежнему герою и написал злую поэму, вошедшую в том, который милая Л. позже прислала нам сюда, поскольку есть друзья, которые полагают, что человек должен знать худшее, даже когда он находится на пределе падения. Поэма начинается так:
«Все кончено! Вчера венчанный Владыка, страх царей земных, Ты нынче — облик безымянный! Так низко пасть — и быть в живых!»[126]
Лорд Байрон вопрошал, все ли еще «цветок австрийский гибкий» остается ему верным. Конечно, я не показал императору этих стихов.
12 апреля император узнал, что Мария-Луиза будет править не Тосканой, как он надеялся, но только герцогством Пармским. В тот день он узнал, что союзники хотят разлучить его с нею и предоставить ему правление маленьким островом Эльба. Он написал Меневалю, что императрица должна вернуть имперские драгоценности барону де ла Буильри для временного правительства. Меневаль ответил, что он вернул все драгоценности, в том числе и «Регент».
В Орлеане Мария-Луиза остановилась в епископском дворце. Господин Дюдон, бывший в немилости у императора с тех пор, как дезертировал со своего поста в Испании, явился и потребовал драгоценности для французского временного правительства. Талейран, как всегда двуличный (говорят, если сильно ударить его по спине, на лице его не отразится ничего), доверил Дюдону эту задачу.
* * *
Недавно мы услышали рассказ о том, как Дюдон нарочно явился к императрице, когда она находилась в своем салоне в окружении множества людей. Он велел одной из придворных дам взять у императрицы длинное жемчужное ожерелье, которое в этот момент было на ней.
— Отдайте ему и ничего не говорите, — прошептала императрица даме и в удобный момент сняла ожерелье.
Дюдон потребовал также все ее личные драгоценности. Конечно, существовало два гарнитура из драгоценных камней, которые были слиты в один лучшими мастерами Парижа. Чтобы отделить драгоценности королей от драгоценностей императора, эмигрантов или короля Сардинии, потребовалось бы работать не одну неделю, имея под рукой опись. Никто тогда не был в настроении совершать щедрые жесты в отношении императора, поэтому Дюдон забрал и ожерелье из огромных бриллиантов, которые Наполеон подарил Марии-Луизе на рождение Римского короля, и все, что он купил за время их супружества, во времена счастья и роскоши.
Когда я оглядываюсь на историю «Регента», у меня создается впечатление, что во Франции долги никогда не выплачиваются. Каковы бы ни были требования, именно император выкупил «Регент», когда тот был заложен; именно император, экономя на цивильном листе, приумножал количество драгоценностей. До 1811 года он воспользовался шестью миллионами государственных средств, чтобы покрыть расходы в шесть миллионов шестьсот тысяч. Государство оставалось должно ему шестьсот тысяч наполеондоров, когда империя пала.
Окружение императора протестовало, считая, что императорские сокровища принадлежат ему, но Дюдон вывез из Орлеана повозки с десятью миллионами в золотой и серебряной монете и со столовым серебром, забрал даже одежду императора и носовые платки с «N», все вилки и ножи, принадлежавшие императору, все памятные подарки, и среди прочего — «Регент».
Другую историю я узнал недавно: говорят, что Дюдон не сразу получил рукоять палаша и захватил все бриллианты, кроме «Регента». Говорят, что императрица держала камень при своей особе, прятал в рабочей корзинке, и только после того, как Дюдон потребовал, она своей маленькой ручкой достала из-под вышивок рукоять императорского палаша. Эта история показывает дух, достойный женщины, которую любил император, но я сомневаюсь в правдивости этого рассказа.
* * *
12 апреля император потерял жену, ребенка и сокровища, днем раньше он потерял империю. Большое горе никогда не приходит одно; каждая большая трагедия приходит, задрапированная в маленькую версию самой себя.
Император хотел вернуть Марию-Луизу и сына. Наконец он послал войска, чтобы вызволить ее, но к тому времени она уже покинула Орлеан. Князь Меттерних послал ее обратно в Рамбуйе к отцу. Это был второй раз, когда он разминулся с нею на несколько часов или дней. Она писала: «Будьте осторожны, мой дорогой, нас обманывают… но с моим отцом я буду держаться твердой линии» (это письмо император показывал мне).
