Фрументарий умолк, внимательно разглядывая всех четверых, затем заговорил вновь тоном полнейшей убежденности:
– Я знаю, что ни одному из вас не приходит в голову мысль спросить, кто я такой: ведь плохие новости всегда летят быстрее хороших. Впрочем, приличия ради, позвольте отрекомендоваться: Тиберий Вар Эксцинг. Для встречи с вами я проделал долгий путь, из самого Рима, точнее даже, из Кастра Перегрина, и это тем более удивительно, что мое прибытие совпало со столь знаменательным моментом. Ну как же: одержана блистательная победа, варвары разогнаны по углам, все как нельзя лучше… если не считать, конечно, что вы очутились передо мной. Изменник-убийца, два старших командира, которые противозаконно укрывали его на протяжении полугода, и наконец, офицер, чьи показания станут в конечном итоге доказательством вашего преступного сговора. Мало того, при известном старании он поможет мне выявить ту подлую личность, которая забрасывала префекта неприятными письмами по поводу гибели его сына. Ах, как удачно все сложилось! Все четверо в одном месте! Поверьте, это так облегчает мой труд…
Улыбаясь, он откинулся в седле, поджидая, кто из офицеров заговорит первым. Скавр, положив ладонь на рукоять меча, шагнул к фрументарию и смерил его обжигающим взглядом.
– Ты сам-то понимаешь, что кругом стоят солдаты, которые не далее как час назад рубились не на жизнь, а на смерть? Солдаты, на чьих доспехах еще не засохла кровь погибших товарищей? Сегодня они убили стольких, что прикончить еще одного им все равно, что прихлопнуть муху. И отсюда до Кастра Перегрина ох как далеко. У тебя от этого сердечко не екает? А, центурион?
Эксцинг фыркнул, насмешливо тряся головой.
– О да, Рутилий Скавр, меня предупреждали о твоей драчливости. Ну а теперь ответ на заданный вопрос: разговаривая с вами, я чувствую себя в такой же безопасности, как если бы прогуливался сейчас по римскому Форуму. Начнем с того, что ни ты, ни твой коллега трибун Лициний не захотите необдуманными действиями подвергнуть опасности дорогих вам людей, ныне находящихся в Риме. Вы вообще, должен заметить, оторвались от жизни и понятия не имеете, до чего вознесся преторианский префект в глазах имперского престола. Достаточно сказать, что ему позволено наделять доверенных гвардейцев чрезвычайными полномочиями. Мало того, он не ограничивает их манеру поведения, лишь бы беспрекословно выполнялись любые его приказы. Позвольте подчеркнуть: любые. Неважно, насколько кровавые или омерзительные. Неужели вы думаете, что я, зная ваши повадки, заранее не сообщил своим коллегам, где искать тех, кто вам особенно дорог?
Повисла тишина. Подождав немного, Эксцинг заговорил вновь:
– Кроме того, если нужно больше подробностей о той угрозе, которую мое присутствие несет как для вас лично, так и для ваших близких, прошу взглянуть вон туда. Видите двух всадников, которые глаз с нас не сводят, оставаясь на почтительном расстоянии? Если со мной что случится, они позаботятся, чтобы истина дошла и до наместника, и до самого императора…
– И в этом случае Ульпию Марцеллу ничего не останется, как всех нас казнить на месте.
– Великолепно, трибун Лициний! Кратко и по существу. С той лишь поправкой, что твоя семья проживает не в Риме, а здесь, в провинции. Впрочем, с нее все равно спросят за твою измену, даже не сомневайся.
Если бы взгляд мог убивать, фрументарий уже лежал бы бездыханным у ног Лициния. Не сводя с Эксцинга пылающих глаз, трибун медленно кивнул и развел руки в стороны, как бы признавая поражение.
– Ну, допустим, центурион, ты держишь нас всех за яйца. Чего ты хочешь?
Эксцинг сурово качнул головой.
– Прагматизм в каждом слове, как оно и ожидалось… Чего я хочу? Это предельно просто, даже выбора не предлагаю. Итак, декурион Феликс и центурион Аквила – уж позвольте теперь называть его настоящим именем – прямо сейчас складывают с себя оружие и доспехи. Затем они вместе с моим отрядом следуют к месту неподалеку отсюда, где я поручу Аквилу заботам моего сотоварища-преторианца, который и предаст его смерти за измену. Казнь свершится быстро и без тягостных излишеств: мы и сами не очень-то жалуем такие поручения. Засим, когда приговор будет приведен в исполнение, мы отпустим Фелицию Клавдию Друзиллу и даже сопроводим ее к вам, сюда…
Марк напружинился, готовый прыгнуть на фрументария, но тут Скавр вскинул ладонь.
– Нет! Если хочешь, чтобы она выжила, держи себя в руках!.. А ты, центурион, объясни толком, что затеял.
Эксцинг подался вперед и улыбнулся враждебно настроенным офицерам.
– А что тут надо объяснять, трибун Скавр? Наслышавшись о воинственной репутации вот этого молодого человека, мы рассудили, что неплохо бы заручиться добавочным средством умиротворения на время доставки нашего подопечного в руки правосудия. Если я не вернусь через оговоренный срок, его дамочка в подробностях узнает, на что способен мой коллега-преторианец. Это всего лишь мера предосторожности, ибо я уверен, что нужды в каких-либо эксцессах не будет. Что ж, время идет, предлагаю выдвигаться. Или вы предпочитаете, чтобы центурион остался здесь и реализовались все ранее упомянутые последствия?
Марк помотал головой, возясь с пряжкой своего ремня.
– Выхода нет. Я отправляюсь с этой гадюкой и лицом к лицу встречу то «правосудие», на которое меня обрек римский престол, когда им показалось, что собственность моего отца станет неплохом прибытком для казны.
Он презрительной усмешкой встретил взгляд Эксцинга, но фрументарий лишь безразлично дернул плечом.
– Я не занимаюсь осуждением тех, на ком отправляю волю императора. Я всего лишь орудие в руках моего хозяина. Если префект Перенн счел, что ты, Валерий Аквила, должен умереть, быть по сему. Итак, в путь? Ты тоже, декурион Феликс, хотя твоей компанией мы будем наслаждаться куда дольше. Ах, как много у меня к тебе вопросов!..
Марк отшвырнул ремень с оружием в сторону и попытался в одиночку снять тяжелую кольчужную рубашку, но силы ему внезапно изменили: дал знать призрак близкой и неизбежной смерти.
– Я подсоблю!
Бросив взгляд на Скавра, к молодому центуриону подскочил Мартос и принялся стягивать с него лорику через голову. Скавр тем временем, переживая новую вспышку гнева, шагнул вперед, наполовину вытащив меч, но тут вмешался Лициний и придержал трибуна. Эксцинг, застигнутый на секунду врасплох, вновь выпрямился в седле, самоуверенно наблюдая за недолгой стычкой. Фрументарий расплылся в презрительной усмешке, когда пожилой трибун, навалившись на руку Скавра, заставил того вернуть полуобнаженный меч в ножны. Не обращая внимания на негодующий блеск в глазах коллеги, Лициний обратился к нему тоном, каким мог бы говорить отец со своим сыном-упрямцем:
