– Не знаю, как ты, Рутилий Скавр, но я не хочу вмешивать сюда родных. Стоит только извлечь клинок, и его преторианские псы разорвут в клочья всех, кто нам дорог. Подумай об этом.
Скавр на миг застыл, охваченный невольной дрожью от едва подавляемого бешенства, затем отвернулся, ладонью прикрыв глаза.
Эксцинг с наслаждением улыбался, качая головой.
– Трибун, тебе не помешало бы научиться воспринимать подобные вещи с бульшим хладнокровием. Если происходящее кажется тебе наихудшей минутой из всех, то в сравнении с большинством из нас твоя жизнь была на редкость благополучна.
Мельком коснувшись руки трибуна, Марк приблизился к коню фрументария и вскинул полный гадливости взгляд.
– Хватит! Я готов.
Эксцинг махнул в сторону запасной лошади.
– Забирайся, Валерий Аквила, пора кончать с этим делом. Ну а ты, декурион, и так уже в седле. Кстати, конь неплохой, тебя прямо балуют здесь…
Все трое развернули лошадей, оставляя за спиной наблюдавших за ними офицеров и солдат. Проводив всадников взглядом, пока те не исчезли за гребнем холма, Лициний заметил:
– Что ж, могло быть хуже. Теперь слово за нашими ребятами…
Мартос покинул латинян, едва фрументарий двинулся в обратный путь. В такую минуту Арминий должен был находиться где-то неподалеку от своего хозяина, и действительно, германец обнаружился буквально в дюжине шагов. Он стоял со сложенными на груди руками, прямо-таки сочась неодобрением:
– Надо было задать им трепку. А то сдали друга, даже не пикнув. Стыдобище!
Вотадин покачал головой:
– У них его женщина. И поганец ясно дал понять, что случится при малейшем подозрении на попытку вызволить мальчишку.
Они кисло переглянулись. Помолчав, Арминий поделился мыслями:
– Это произойдет по-любому, будем мы сопротивляться или нет. Такое зверье понятия не имеет о чести.
– Хочешь сказать, за ними надо проследить?
Германец кивнул.
– Они, конечно, будут начеку, ожидая увидеть кого-то верхом, но на парочку немытых варваров, крадущихся вдоль лесной опушки, вряд ли обратят внимание. Тем более что мы будем держаться на отдалении.
Мартос фыркнул.
– На отдалении? Они в седле, а мы пешкодралом – и ты называешь это «на отдалении»? Ну да ладно, нечего время терять.
Он развернулся и чуть не врезался в Луго, который до сих пор как молчаливая башня высился за их спинами. Мартос полоснул по нему неприязненным взглядом.
– Чего ты хочешь, сельгов?
Тот слегка повел плечами, отчего под испещренной шрамами кожей заиграли канаты мышц, и вскинул боевой молот, который позаимствовал из растущей груды варварских трофеев. Во многом напоминая разукрашенное оружие Друста, этот молот смотрелся в ручище Луго чуть ли не игрушкой. Обратный обуху торец напоминал хищный клюв, а противовес на рукояти представлял собой толстый железный брусок, раскованный в полумесяц с зазубренной кромкой.
– Латинянин оставлять Луго жизнь, я платить долг обратно. А ты больше не звать Луго сельгов. Я теперь не иметь мой народ.
Князь поморщился, потуже затягивая ремень, и переглянулся с Арминием.
– Тебе решать, нужен он нам или нет.
Германец кивнул, опуская на землю круглый деревянный щит, чтобы тот не мешал своей тяжестью.
– Да я не против, тем более что сам остался нынче без роду и племени… Ну, хватит болтать. За мной, бегом!
Марк поклялся себе, что всю дорогу будет хранить ледяное молчание, однако хватило его едва ли на минуту. Зато Феликс лишь поглаживал холку Гадеса, словно прощаясь, так ничего и не сказав на всем пути до преторианца, даже когда молодого центуриона прорвало:
– Так тебе и вправду наплевать на жизни невинных людей, которых ты губишь, слепо выполняя волю хозяина?
Эксцинг изумленно воззрился на Марка, будто не мог поверить собственным ушам.
– А как, по-твоему, я должен поступать? Заявить второму лицу в империи, мол, извини, дорогой, но ты хочешь, чтобы я убил человека, чья вина лишь в том, что у него родственники подкачали? Может, прикажешь еще добавить, что его сын вовсе был не белой овечкой, которую зарезал беглец от правосудия, а, наоборот, всамделишным предателем, из-за которого едва не погиб целый легион? Мало того, при этом был утерян орел, а бульшего позора в военной среде и не бывает… А знаешь, за последние пару месяцев я таких историй наслушался вот досюда, причем большинство из них наверняка правдивы.
Марк презрительно хмыкнул:
– «Большинство»?
Эксцинг рассмеялся, запрокинув голову.
– Ладно-ладно, убедил. Все до последней правдивы, устраивает? Как бы то ни было, не забывай, что я – имперский посланник с особыми полномочиями. Чин центуриона, в который меня произвели приказом по Кастра Перегрина, не дает иного выбора. Хочешь, считай меня утонченным аналогом тех, кто собирает дань с заведений известного свойства в квартале Субура, но я все равно не более чем наемник, послушный воле преторианского префекта. Вот ответь: что станется со мной, окажись я настолько слабохарактерным, что позволю тебе сбежать, а? Да еще солнце не успеет поцеловать западный горизонт, как меня прикончат свои же. Вернее, свой. Тот самый человек, которого префект Перенн поставил мне в пару, чтобы найти тебя и прикончить. Я не питаю иллюзий – так же как и ты. Нам остается лишь играть свои роли. Тебе, в частности, полагается умереть, не теряя личного достоинства. Насколько это возможно в данных обстоятельствах.
Последовала долгая пауза, после чего Марк заговорил вновь:
– А наш декурион? Он-то чем заслужил те муки, которые ты для него приготовил?
Эксцинг надломил бровь, бросая косой взгляд на офицера-кавалериста.
– Проболтаешься ему? Нет? Ну тогда слушай. Корнелий Феликс очутился в нашей веселой компании оттого, что в день, когда Шестой легион утратил своего орла, он видел, как ты принимал деятельное участие в смерти человека, который предал наши войска варварам. Коль скоро этот человек был сыном Перенна, префект проникся, мягко выражаясь, особым интересом к нашему предприятию, а именно охоте за тобой. Но это еще не все. Декурион рассказал о тебе – и о том, что ты сделал, – своему другу, трибуну Павлу, а тот по пьяной лавочке возьми да и выложи всё старшему трибуну легиона Квиринию. Когда Квириния перевели обратно в метрополию, карьера в столице у него не задалась, и он рискнул предложить Перенну сделку: раскрыть тайну гибели сына в обмен на кое-какие одолжения. Глупец… – Фрументарий скорбно покачал головой. – У него была красавица жена, ребеночек-малютка, а я, понимаешь, был вынужден напустить на них своего коллегу-преторианца вместе с его псами. Концы же не оставишь, верно я говорю? Приходится подчищать… Ну так вот, Квириний сообщил Перенну, от кого именно узнал, что ты прячешься тут, на краю света. А префект, донельзя расстроенный письмами из Британии, мол, правда о его сыне может в два счета стать общественным достоянием, дал нам второе задание. И, хочешь верь, хочешь нет, но это дело даже важнее охоты за тобой. Итак, он поручил нам найти борзописца и заткнуть ему пасть раз и навсегда. Дорожка привела от Квириния к Павлу, а уж от Павла к Феликсу. И теперь, готов побиться об заклад, осталось нащупать последнее звено: письмовода собственной персоной. Я более чем уверен, что это не кто иной, как твой трибун, но нужны железные доказательства, прежде чем спускать нашу свору на него и его семейство… Следовательно, беседа с тобой будет проходить в очень настойчивом ключе.
