Рассвет озарил догорающие, чадящие галеры за низким островком, сотни качающихся на волнах тел и сам остров, усыпанный телами уцелевших. Всего семь галер из всего флота империи добралось до двулодников славов. И все они теперь болтаются безвольно на абордажных крюках, поводя брошенными вёслами. Славы уничтожили всех врагов, до кого могли дотянуться мечом, стрелой, копьём…
Крут устало взглянул на панораму сражения, выслушал донесения – погибших было больше двухсот. Ромеев – намного больше. По крайней мере, навскидку вокруг болталось не меньше двух тысяч тел. А ведь ещё многие утонули из-за тяжести доспехов, сгорели, не говоря уж об утонувших со своими галерами рабах-гребцах… Хвала богам – ущерб кораблям славов малый оказался. Пробоины были. Но ни одной подводной, и починить дыры есть чем, эвон сколько дерева плавает…
Глянул воевода на обломки. Задумчиво – на тела мёртвые, в волнах мелькающие, на ромеев, островок облепивших сплошным покровом, на семь галер, словно птицы подстреленные, вёслами бьющих друг о друга…
– Что, други, скажете? На наших рудниках рабы нужны. Ведь меднокожие не вечно там работать будут. Придёт час, отпустят их…
– Предлагаешь полон набрать, воевода? – возник рядом Мал.
Подошли и другие воины.
– А что? Уж этих-то можно бессрочно закабалить. Нелюдь они. Пустые оболочки.
– Коли так говоришь, воевода… А хватит ли нам припасов и на мёртвые души? Своих бы дотащить до берегов родных…
– Хватит. Тут недалече капище поганого есть. Там и разживёмся необходимым.
…Подходили на лодках малых, кричали желающих спастись. Деваться ромеям некуда. Воды и пищи на островке нет. До берега одного – пятнадцать вёрст. До другого – десять. Не доплыть. Обломки к берегу прибьёт ли – неведомо. А чем больше сидишь на песке без пищи и воды, тем больше слабеешь. Да и вдруг решат варвары дождаться, пока греки друг друга убивать начнут, или того пуще, забросают островок огнём негасимым, что тогда? И потому понуро брели ромеи к лодочкам, покорно давали себя связывать и заковывать в цепи на галерах-каторгах. Выбора у них не было. Умереть сейчас или спустя какое-то время. Но каждый лишний час жизни значил для них очень и очень много. И уж куда больше свободы и чести.
Пока разбирались с пленниками, свободные от дежурства люди быстро чинили пробоины, штопали паруса, меняли их на новые. Потрошили добычу в трюмах захваченных кораблей. Опытным взглядом выхватили из толпы пленников нескольких командиров, определив их по роскошным цветам добротных туник и манере держаться. Поместили отдельно от остальных пленников. Так простояли до вечера, тогда только тронулись. На галеры с пленниками поставили своих дружинников, заменив их на выкупленных славян, что покрепче телом. Справятся люди с парусами. На вёслах двулодники почти не ходят.
За ночь подошли к той бухте, где когда-то с друидами встретились. Вошли смело, не таясь. У славов – сила. Не потянут пикты против такой мощи – больше пяти десятков кораблей зашли. Да ещё и столь огромные!.. Быстро сошли на берег воины, первым делом к родникам пошли – воды пресной много надобно. Согнали на берег скот, что везли с собой купцы, пожелавшие под руку князей уйти, пусть травки пощиплют. Заодно и коней, что тесть Храбру в подарок послал, тоже вывели, копыта размять, перехватить зелени да водицы чистой вволю испить. Народ выпускали понемногу, по очереди. Чтобы не было суеты да давки, шума да скандалов. Сразу предупредили насчёт этого. И вели себя все едущие чинно, как просили. Без возражений и препираний сходили на песок бухты, бродили по нему или по траве, разминали косточки, или просто лежали. А как время проходило отведённое, возвращались назад, на свою лодью, помня, что прочие своей очереди ждут. А дружинники да народ, что покрепче, делом заняты – вновь корабли осматривают да латают, воду таскают. Чай, конец Оловянных островов. Теперь до земли Кипящей воды пресной водицы негде достать будет. А до неё плыть да плыть…
– Люди! – донёсся со скалы крик дозорного.
Мгновенно дружинники оставили все прочие дела, карабкаются наверх по тропам и верёвкам сброшенным. До двух десятков Крут успел досчитать, а уже три сотни воинов в полной броне и с оружием стену выстроили строя боевого по краю залива, и с остальных лодий им подкрепление идёт, торопится. Поднялся воевода нехотя – уж как не хочется кровь братскую проливать, да придётся, видимо. Ухватился за трос, рванул могучее тело вверх. Выбрался, смотрит – стоит дружина верная, к бою готовая, словно и не было вчера сражения. Отдохнули за ночь всё же люди. Так что вряд ли пиктам удастся победу одержать. Но глянул озадаченно на приближающихся от леса людей и сбил шелом на затылок – не видать среди тёмных одежд белых одеяний друидов. Простые люди идут. Не жрецы. И ветвью мира машут, кричат что-то. Велел пока стрелы не пускать. Да и пиктов едва с полсотни наберётся. В мгновение ока вырубят их закованные с ног до головы в сталь воины, если что.
Подошли ближе. Остановились. Потом вытолкнули из своих рядов старика. Тот ветку взял, машет, идёт, кричит: «Мир! Мир!» Ну, раз такое дело, пока не тронем. Пропустили его воины к воеводе. Склонил старик голову в поклоне низком, а потом заговорил на славянском языке. Пусть ломаном, но понятном. Беда у них великая. Страшная. Тот монастырь, капище Триглавого, ромеи восстановили. И начали свирепствовать черноризцы пуще прежнего. Охотились на людей с собаками громадными, словно на зверей, жгли дома с обитателями вместе, казнили всех, кто не осенял себя знаком Чёрного бога лютой смертью. Отбирали детей, увозили их неведомо куда, и никто больше их не видывал. Угоняли и девушек, и женщин молодых на потеху легионам, в Лютеции стоящим. Мужчин, кто посильнее, рабами делали, клеймом раскалённым жгли, отрезали уши, заковывали в цепи навечно. Обезлюдел край. Почти вымер. Вот они, почитай, последние, оставшиеся свободными.
– А друиды где? – задал вопрос Крут.
Старик не стал правду утаивать – ушли они. Неведомо куда. Бросили народ свой в беде… Скрипнул зубами воевода, прикрыл глаза, желая видеть, лжёт ему старец иль нет… Не лгал. Чистую правду поведал. Задумался лишь на миг воевода. Спросил старика:
– Допустим, поможем мы вам. Сожжём поганое место. Черноризцев на деревьях развесим да храм их спалим. Поможет ли? Из Лютеции легионы придут, и тогда уж не успокоятся ромеи, пока всех вас не добьют.
– Знаем мы это. И просимся после того, как освободите вы наших братьев и сестёр, с вами пойти. Будем вам верными друзьями до скончания веков. Клятву крови готовы принести.
А душа у старика горит, прямо сияет! Видно то Круту хорошо… Поднялся воевода, раздвинул дружинников, ждущих приказа, взглянул на тех, кто ждёт, что славяне пиктам ответят… А чисты их намерения. Правда в очах их пылает. И в душах чистых. Повернулся вновь к деду, улыбнулся:
