На этом поприще тоже вполне можно было вести общеполезную деятельность, не являясь обузой для своей семьи.
Так или иначе, огромное количество — сотни тысяч — высокородных отпрысков христианских семейств выбрали рыцарскую стезю, поэтому их предназначением чуть ли не с пеленок стало ратное дело. Едва вылезши из колыбели, они уже начинали постигать основы боевого искусства. Их стремление к оружию, доспехам и верховой езде всячески поощрялось родней, и с малолетства они слыли знатоками по части тактики ведения боя. Уже сызмальства им внушали, что физическая сила и доблесть суть главные мужские добродетели. В то же самое время им не позволялось драться или даже ссориться на людях, за чем зорко следило вездесущее око Церкви в лице священнослужителей, и рыцарей строго — а иногда и жестоко — наказывали, если те пренебрегали обычаями. Таким образом, официальные мероприятия вроде сегодняшнего собрания позволяли молодым рыцарям испробовать свои силы на законных основаниях и сразиться, дав выход силе и задору. Здесь, среди лучших из ровесников, они могли получить справедливую оценку своему мастерству.
Гуг еще раз осмотрелся, выискивая взглядом тех, кому сегодня предстояло участвовать в поединке. Их было нетрудно отличить от остальных, поскольку все они были трезвы и собранны, мысленно сосредоточены на тактике предстоящего сражения. Гуг увидел, что от этого все они стали будто на одно лицо, и незаметная усмешка пробежала по его губам: сторонний наблюдатель не отличил бы от них его самого и безошибочно признал бы в нем рыцаря.
Принадлежность человека к рыцарству определялась незамедлительно по одной характерной особенности — его мускулистости, будь то англичанин, германец, франк, галл или норманн. Все они носили похожее оружие, примерно одинаковую одежду и доспехи и использовали идентичную технику боя, поэтому превзойти в мастерстве своих соперников можно было только ценой упорных и непрерывных усилий, проявляющихся в бесконечных упражнениях, неутомимой отработке приемов — час за часом, день за днем, месяц за месяцем, без всякой передышки, в стремлении достичь невозможного, вынести и преодолеть то, от чего иной человек в подобных обстоятельствах давно отступился бы. Пренебречь упражнениями, махнуть на них рукой означало неизбежную гибель на поле боя, когда силы сдадут, а хватка ослабнет, и ты грянешься оземь, побежденный противником, который упражнялся упорнее и дольше тебя, вкладывал в выучку больше усердия и самодисциплины. Именно поэтому ни один рыцарь, достойный своего звания, не позволял себе провести хотя бы день в бесцельной праздности, а уделял не менее шести часов изнурительному самосовершенствованию.
Вес меча со стальным эфесом и четырехфутовым клинком, ширина которого составляла около трех дюймов, доходил до четырнадцати фунтов. Пеший рыцарь, облаченный в длинную кольчужную рубашку весом в шестьдесят фунтов и прочие необходимые для защиты доспехи, должен был уметь управляться с таким мечом одной рукой, причем как правой, так и левой. Защищая свою жизнь, иногда он в сражении не имел даже минуты на передышку. Таким образом, после нескольких лет бесконечных упорных упражнений рыцарь приобретал особый тип телосложения, позволявший любому распознать в нем такового даже издалека. Плечевые и шейные мышцы у него затвердевали подобно корабельным канатам, неправдоподобно широкие плечи переходили в огромные руки, в свою очередь приводимые в движение могучими мускульными сплетениями груди, спины и всего туловища. Талия и бедра обычно были узкими, а мощные ляжки и крепкие икры казались грубо обтесанными камнями.
В пиршественной зале собралось более полутораста мужчин такого рода, и за единственное отличие меж ними можно было считать лишь длину ног, отчего одни рыцари превосходили ростом других. Большинство из них не умели ни читать, ни писать, считая подобные глупости уделом священников, но все они без исключения не стали бы ждать приглашения, чтобы вступить в схватку и биться до последнего, пока не иссякнет запас сил и рыцарь не упадет наземь без чувств.
Оглядевшись, Гуг заметил, что толпа в радостном нетерпении ожидает начала увлекательного зрелища. Немало тому поспособствовали великолепные вина и эль, в изобилии подававшиеся гостям. Его отец и дед в числе первых потихоньку оставили сборище, за ними потянулись и остальные старшие рыцари. Гуга предупредили об этом запланированном уходе и уверяли, что никто ничего не заметит, но сейчас ему казалось, что все только и смотрят на достославных старцев. К счастью, он вскоре убедился, что исчезновение старейшин нелегко было проследить, поскольку в зале царила суматоха — многие гости вставали с мест, ходили меж столов, разговаривали, предлагали приятелям пари о ходе сражения, которое вот-вот должно было начаться. Только тогда Гуг немного успокоился и едва ли не вздохнул с облегчением, пока ему не пришло на ум, что час его собственного испытания почти пробил. Его внимание привлекло пощелкивание пальцами — кузен Годфрей Сент-Омер внезапно поднялся, и вскоре оба уже направлялись в замковое подземелье, а шум пиршественной залы остался где-то позади, наверху.
Провожатый Гуга, обычно неугомонный, был сейчас молчалив и собран. Они быстро миновали подходы к тайным помещениям, где проходили собрания, проникли за внешние створы и очутились в восьмиугольном преддверии. Годфрей легонько постучал в одну из дверей рукояткой кинжала и, едва она распахнулась, проворно переступил порог и что-то шепнул стражнику. Оба подали Гугу знак подойти и, когда тот приблизился, потребовали назвать пароль, который необходимо было помнить с прошлого посещения. Гуг повиновался, еле сдержав улыбку при виде их нарочито серьезных лиц, и его торжественно впустили.
Далее ему предстояло в одиночку пробираться по темному узкому и извилистому проходу, пока он не оказался в комнатке, освещенной единственным светильником. Всю мебель ее составляли стул и скамеечка для молитв, накрытая унылой темной тканью, на поверку оказавшейся нищенскими лохмотьями. Гуг, памятуя о предыдущих посещениях, сбросил на пол свои богатые одежды и облачился в потрепанную рубаху попрошайки. В этих-то жалких отрепьях Гуг уселся на грубый деревянный стул и принялся ждать.
Все, что произошло потом, когда Гуга наконец вызвали в приемную палату, произвело на него странное впечатление. Посланец, явившийся за ним, был с ног до головы закутан в черное, и все характерные особенности, позволявшие угадать его личность, были надежно скрыты под одеждой. Коридор, по которому пришедший повел Гуга, был также темен и безлик. Ни один луч света не проникал туда, чтоб рассеять мрак, и Гуг, ступавший с чрезвычайной осторожностью, ухватившись за плечо идущего впереди и едва ли не прижавшись к нему, не уставал удивляться, каким образом тот отыскивает дорогу, ни на что ни разу не наткнувшись.
