— Я пообещал, что дам попользоваться тобой всем своим парням, — крикнул он. — По очереди, конечно!
Фабиола больше не могла выносить нарастающего страха. Уж лучше смерть, чем этот подонок, не говоря уже о его подручных.
— Да, — кивнула она Бенигну, выпуская из рук гладиус. — Пора.
Бенигн поглядел на хозяйку испытующе, словно проверяя ее решимость, и вновь поднял дубину.
— Повернись спиной, госпожа, — тихо велел он. — И закрой глаза.
Фабиола повиновалась, стараясь не думать о том, что последует дальше. Перед глазами вспыхивали фрагменты былого, по большей части печальные. Вся жизнь прошла без толку, совершенно напрасно… Напоследок пришло единственное радостное воспоминание: Ромул, с довольной улыбкой сообщающий ей, что Гемелл послал его с письмом к самому Крассу. «Митра, — в слезах взмолилась она, — пусть Ромул будет жив и здоров! Дай ему долгую жизнь! Более счастливую, чем у меня!»
Сзади послышался резкий выдох и что-то тяжелое упало на землю. Озадаченная тем, что еще жива, Фабиола обернулась: Бенигн по-прежнему стоял сзади, из правого бицепса торчала стрела, на плитах двора лежала выпавшая из его руки дубина.
— Прости, госпожа, — выговорил он, пытаясь неловко дотянуться до дубины левой рукой, как вдруг две прицельно пущенные стрелы вонзились ему в ноги. Взревев от боли, привратник умудрился-таки поднять оружие.
— Подойди, — выдавил он. — Я ударю.
Вытирая слезы, Фабиола шагнула вперед — и события вдруг посыпались с чудовищной быстротой. Позади Бенигна возникли люди в доспехах, чьи копья и мечи разом обрушились на стражника, и он с виноватым лицом осел на землю. Оставшаяся без единого защитника Фабиола замерла на месте, видя, как полтора десятка бандитов рассыпаются по двору и, не обращая внимания на запуганных кухонных рабов, принимаются сдирать с девиц одежду. Женские крики и вопли их лишь подстегивали. Ударами или угрозами заставляя жертву умолкнуть, они уже валили визжащих женщин наземь и тут же раздвигали им ноги. К горлу Фабиолы подкатил комок, она в полузабытьи смотрела, как перед ней возникли двое громил, убивших Бенигна, с плотоядной ухмылкой на физиономиях. Девушка машинально подняла руку, чтобы их остановить, и они, утробно захохотав, лишь подступили ближе.
— Не трогать! — раздался знакомый голос. — Она моя!
Громилы расступились, между ними появился Сцевола, донельзя довольный собой.
— В этот раз не сбежишь, — прорычал он. — Готовься, удовольствие будет долгим. Еще успеешь взмолиться о смерти.
У Фабиолы вдруг голова пошла кругом, ноги подкосились, и она, теряя сознание, мягко свалилась на тело Бенигна. Сквозь полузабытье до нее еще донесся голос фугитивария:
— Несите ее в комнаты, на постель. Трахать — так с удобствами.
И Фабиолу окончательно объял мрак.
* * *
Дорога к Лупанарию показалась Ромулу длиннее любого военного похода. Затылок пульсировал болью, и, протискиваясь сквозь толпу, Ромул держал в голове лишь одно имя. Фабиола. После десяти лет разлуки он наконец знал, где его сестра, и знал, что должен ей помочь. Только эта мысль да секира Тарквиния, на которую юноша опирался как на костыль, давали ему силы идти. Каждый раз, как только мальчишка-оборванец замедлял шаг, Ромул жестом нетерпеливо гнал его вперед, молясь Митре лишь об одном: добраться до Лупанария, не рухнуть по пути, найти силы на следующий шаг, и еще на один… Он даже радовался, что не прикончил Гемелла: так он мог показать богу-воителю, что он честный воин. Правда, поможет ли Митра — неизвестно. От сомнений Ромула временами охватывала паника, и он заставлял себя идти вперед. Дыши, говорил он себе, дыши глубже. Вспоминая способ, которому еще в лудусе его научил Котта, он набирал воздух в грудь, одновременно считая удары сердца. Один. Два. Три. Четыре. Задержать. Теперь выдох. Раз. Два. Три. Четыре. Он повторял последовательность вновь и вновь, пытаясь унять нарастающее в груди беспокойство.
Мало-помалу они добрались до места и, петляя мелкими проулками, чтобы не наткнуться на вражеские заставы, наконец вышли к улице, на которой стоял Лупанарий. Бандиты уже проникли внутрь. У внешней стены стояли пять лестниц, у порога валялись мертвые тела, дверь стояла открытой. Ни единой живой души.
Ромул нахмурился. Выходит, Тарквиний еще не привел ветеранов. Мальчишка бросился вперед, и Ромул заставил себя ускорить шаг. Дойдя до окровавленных тел у порога, он остановился передохнуть, зная, что в Лупанарий ему понадобятся все силы, какие есть. Глядя на убитых, он так и не понял, кто на чьей стороне: все, кроме двоих гладиаторов, выглядели сущими голодранцами.
— Живых нет, — тонким голоском доложил мальчишка, уже роясь среди тел в поисках ценностей.
— Хорошо, — пробормотал Ромул, направляясь к двери. Мальчишка двинулся было за ним, и юноша приказал: — Останься здесь. Когда придет мой друг, скажи, чтоб поторопился.
Голос за спиной утончился почти до писка.
— Ты пойдешь один?!
— Иначе никак, — ответил Ромул, сжимая обеими руками широкое древко секиры. — Там моя сестра.
— Тебя убьют.
— Может, и убьют, что с того, — хмуро бросил юноша. — Не стоять же мне снаружи, как дураку.
Толкнув дверь, он вошел в приемный зал — такой же, как любые другие, виденные им в иных землях: кричаще-яркий, с фривольными статуями и росписями на стенах. Тяжелая мебель, которой защитники подперли дверь, сдвинута в сторону, мозаичный пол весь в пятнах крови, в зале никого, кроме приземистого бандита и старухи, лежащих рядом у стола. Руки старухи, все в порезах, все еще тянулись к кинжалу, торчащему из груди врага. Ромул вздернул брови: если все так защищают Лупанарий, то надежда еще есть.
Игривая мысль, правда, исчезла в следующий же миг, как только он приблизился к коридору, ведущему в задние комнаты. Вместо ударов оружия он услышал лишь непристойный мужской хохот и визг множества женщин. Ромул долго пробыл солдатом и хорошо понимал, что это значит: битва окончена, началось насилие. Он в ярости сжал древко секиры так, что побелели костяшки пальцев.
Молясь, чтобы бандиты были слишком упоены разгулом и ничего не слышали, Ромул побрел по коридору, заглядывая в каждую комнату: нигде ни души, лишь дыры в потолке ясно показывали, как головорезы проникли внутрь. Хохот и визг доносились из внутреннего двора. Ромул догадался, что туда-то и отступили защитники Лупанария. Когда из каждой комнаты лезут враги, обороняться легче на открытом месте. Впрочем, победить им явно не удалось, и Ромул с каждым шагом тревожился все больше.
— Проснись же, сука!
За злобным воплем, донесшимся из-за соседней двери, последовал звук удара и испуганный крик. Ромул, оглядевшись, неслышно двинулся к комнате, держа наготове секиру. В проем двери он разглядел лежащую на постели обнаженную женщину, за руки ее держали двое хохочущих бандитов, третий лихорадочно сдирал с себя доспехи и одежду.
