Гизеле было больно, но тут уж ничего не поделаешь – ничто в этом мире не проходило безболезненно. Но принцессе не только было больно, она истекала кровью, и что-то подсказывало Руне, что крови больше, чем должно быть. Гизела так ослабела, что уже не могла кричать и только тихонько скулила.
Руна все еще пыталась успокоить ее, шептала волшебные заклинания, всплывшие из глубин ее памяти, повторяла бабушкины песни, хотя ее голос и не годился для этого. Но все тревожнее билось ее сердце, все болезненней сжималось горло, и наконец Руна почувствовала себя так, как в тот день, когда она вытащила Гизелу из Эпта и наблюдала за тем, как жизнь покидает это хрупкое тельце. Она была бессильна. Беспомощна.
Отойдя от принцессы, северянка беспокойно прошлась по комнате и посмотрела на Таурина. Лицо франка оставалось равнодушным, но возможно, за этой маской мужчина пытался скрыть отвращение – и неловкость.
Руна остановилась.
– Что же мне делать?! – в отчаянии воскликнула она, не стесняясь признаться в собственной слабости.
– Я умею молиться, писать и сражаться, – пробормотал Таурин. – Но принимать роды – это женское дело.
Как будто у женщин это знание в крови! Как будто боги наделили их даром укрощать чудовищ, подобных тому, что бушевало в чреве Гизелы! Да, это создание не хотело выбираться наружу, оно пыталось разорвать удерживавшую его плоть.
Подойдя к лежанке, Руна увидела, что с каждой схваткой из тела Гизелы выливается новая порция крови. И вдруг наружу показалась детская ручка. Пальчики были сжаты в крошечный кулачок. Это означало, что в теле Гизелы все-таки находится ребенок, а не демон, но то, что первой вышла рука, было неправильно. Совсем неправильно. Руна мало что знала о родах, но сначала должна идти головка, это уж точно.
Северянка уставилась на маленькую ручку. Что же делать? Потянуть за нее? Или запихнуть обратно в тело? Вообще нужно ли что-нибудь предпринимать или следует ждать? Что, если из-за ее нерешительности Гизела и ребенок погибнут? Или напротив, своим бездействием она спасет их, ведь природа – лучшая повитуха?
Сбросив оцепенение, Руна склонилась к Гизеле и сжала крошечную ручку. Она была теплой и скользкой от крови. А вот тело принцессы казалось восковым – одно прикосновение, и оно растает. Девушка даже не стонала.
– Держись! И тужься! – крикнула Руна.
Но Гизела ее уже не слышала. Ее глаза были закрыты, тело обмякло. Она не могла помочь Руне, не могла решить за нее, вытягивать ребенка или нет.
Но если она будет тащить ребенка, кто-то должен держать Гизелу, поняла северянка.
Кровь капала с ее рук, когда она оглянулась. Во взгляде Таурина больше не осталось холода, только смятение.
Гизела ступила на узенькую тропу между жизнью и смертью, Руна последовала за ней. Теперь же и Таурин ступил на этот путь, но не по собственной воле, а лишь потому, что он был пленником в этом доме. Чтобы не сорваться с пути над пропастью, нужно было отбросить лишний груз – ложную гордость и упрямство, презрение и боль. Нужно было отдаться на волю той силы, что царила в этой комнате, силы бурной и могучей, силы, подобной морскому ветру. Ее дуновение развеяло ложные чувства, приковывая внимание к следующему шагу над бездной смерти.
Руна встала. Сама того не замечая, она подошла к Таурину:
– Ты поможешь мне принять роды?
Он не ответил, но Руна подозревала, что сейчас творится у франка в голове. Ему хотелось бы пообещать ей помощь, но он не мог этого сделать.
Ибо Таурин плененный – не тот же человек, что Таурин свободный. И у одного нет власти над другим.
Взяв нож, Руна судорожно сжала рукоять и нагнулась к путам пленника. Сейчас их взгляды не встретились, как раньше. Франк и северянка не смотрели друг на друга, словно не были знакомы.
«Сделай это!» – кричал ее внутренний голос. «Не делай этого!» – вопил он через мгновение.
Но прежде чем Руна успела принять решение, на нее обрушилось новое несчастье.
Тихонько застонала Гизела – и точно эхом, отголоском ее стона зазвучал смех.
Смех страшный.
Смех разрушительный.
Это был смех Тира.
Этот звук был слишком громким, чтобы Руна могла поверить в то, что ей это всего лишь чудится.
Нож выскользнул у нее из рук. Девушка бросилась к двери.
«Рагнарек, – думала она. – Близится Рагнарек, медленно, но неотвратимо».
На самом краю мира безумный бог Локи вез на своем корабле демонов разрушения.
У Тира не было корабля, он передвигался пешком, но северянке почудилось, что это он распахнул врата подземного мира и выпустил чудовищ.
Руна отпрянула, но она двигалась недостаточно быстро.
Тир шел медленно – но в последний момент совершил молниеносный прыжок вперед. Руна хотела поднять свой нож, но норманн уже заломил ей руку за спину. Только сейчас Руна поняла, что сопротивляться бессмысленно. Пускай в Тире и было больше жажды разрушения и безумия, чем силы, но все же он был сильнее, чем она. Она не впервые сталкивалась с ним, но еще никогда не чувствовала себя такой слабой, как в этот день. Девушка завопила от ярости и боли.
Тир втолкнул ее в дом. Согнувшись, Руна ничего не видела, но она представляла себе, какое зрелище открылось его взору. Таурин, связанный, бессильный. Гизела, измученная, корчащаяся от боли. И никого, кто мог бы оказать сопротивление.
– Почему ты вернулся? – выдохнула Руна. – Почему ты не можешь оставить нас в покое?
Ей еще многое хотелось сказать ему. Например, что ребенок Гизелы – от него, и потому он должен пощадить это дитя. Но Тир и сам мог бы догадаться об этом, к тому же такому, как он, были неведомы отцовские чувства.
– Будь моя воля, – с напускным сожалением протянул Тир, – мне не было бы дела до того, живете вы в покое или нет. Вот только я и сам хочу жить. И жить хорошо. Добиться же лучшей жизни я могу только одним способом – продав знание о том, где вы.
Он позволил Руне выпрямиться, и она увидела, что Гизела слегка согнула ноги в коленях. Глаза принцессы были закрыты. В отличие от Таурина. Когда их взгляды встретились, Руне почудилось, будто она смотрит в зеркало: в его глазах плескалась ненависть к Тиру, непонимание того, как норманн очутился здесь, страх перед тем, что это означает.
Руна предпочла бы не знать ответа на этот вопрос, но уже в следующий миг она услышала ржание лошадей, приближавшихся к дому. Она не могла бы сказать, сколько там всадников, но была уверена в том, что теперь всякая надежда для нее и Гизелы утрачена.
Глаза Тира сделались пустыми.
«Пускай все закончится быстро, – подумала Руна. – Пускай моя смерть не будет мучительно медленной. Пускай он не болтает, как обычно, прежде чем нанести удар».
Но сама она сдержаться не смогла.
