В различных перипетиях этой войны, неоднократно пятнавшей себя изменой, французский флот играл довольно загадочную роль; за немногим исключением, он оказался ниже своего призвания, по неумелости или по какой-нибудь другой причине, но он не выполнил своей задачи и обманул всеобщие ожидания.
Человек, решившийся продать англичанам прекрасную французскую колонию, был капитаном флота его королевского величества.
Было десять часов вечера 12 сентября 1859 года; луна светила как днем.
Два человека с меланхолическим видом расхаживали по берегу у того места, где высокие утесы защищают доступ в Фулонскую бухту, и пристально наблюдали за движениями английского флота.
Один из наблюдавших был во флотском капитанском мундире; это был капитан Верюр-Дюшамбон, комендант поста.
Второй был помощник интенданта, присланный Биго.
— Итак, — сказал капитан, — сегодня ночью?
— Да, — отвечал помощник интенданта, — чтобы в этом убедиться, стоит только проследить, что делают англичане.
— Скажу вам откровенно, что я совсем не понимаю их движений.
— Между тем это так просто.
— Вы думаете? — насмешливо спросил капитан.
— Конечно, — отвечал тот с апломбом, характеризующим людей, ничего не понимающих в военном деле. — Но, — прибавил он, — мне пора вернуться к г-ну Биго; приняли вы все необходимые меры? Нужно избегать всяких недоразумений, которые могли бы неожиданно усложнить дело.
— Все готово. Я выбрал четырех часовых, на них можно положиться, они будут глухи и слепы.
— Это значит, что они не увидят англичан и, главное, ничего не услышат.
— Они окликнут англичан, когда уже будет слишком поздно, и удовлетворятся всяким-паролем.
— Отлично, а остальные солдаты?
— Они пьяны и проспят.
— Наконец — вы?
— Я лягу сейчас же после вашего отъезда, меня захватят в постели.
— Отличная идея! Но меня все-таки беспокоят ваши часовые.
— Не беспокойтесь, англичане их просто перестреляют. Надо, — прибавил он гаерским тоном, — чтобы и г-н Биго, и я были вне подозрения; для этого приходится прибегнуть к крайним мерам, но что делать? Честь — прежде всего.
Негодяи пожали друг другу руки и спустились с крутизны.
Помощник интенданта сел на лошадь и ускакал по направлению к Квебеку.
Что касается капитана, он исполнил свое обещание и действительно лег в постель.
Через пять минут он спал богатырским сном.
Говорите после этого о сне невинности!
Помощника интенданта ожидало нечто другое.
Едва он пустил лошадь галопом, как из-за утеса вышел человек, схватил его лошадь за повод и сшиб его с седла.
К счастью для себя, он не упал, а прямо стал на ноги, не будучи трусом, он выхватил пистолет и спустил курок.
Выстрел был дурно направлен: пуля не убила того, кому предназначалась, незнакомец отделался царапиной.
Помощник интенданта схватился за другой пистолет, но противник сдавил ему руку, отнял у него оружие и, взяв его дуло, нанес ему страшный удар по черепу.
— Изменнику — изменническая смерть! — воскликнул незнакомец голосом, в котором слышались ненависть и презрение.
Интендантский чиновник упал с раздробленным черепом, не издав ни одного звука. Он умер на месте.
Из темноты выступило вперед несколько человек.
— Ну!
— Скончался.
— Царство небесное.
— Аминь, — повторили остальные сдавленным голосом.
— Бросьте труп этого негодяя в ров, уберите лошадь — она нам, вероятно, понадобится.
Оба приказания были немедленно исполнены.
— Теперь вернемся на место.
— Идем, — отвечали остальные.
Все четверо — их было четверо, и все они уже знакомы читателю — отправились в засаду, где не только ночью, но и среди бела дня невозможно было открыть их присутствие.
— Вы грустите, друг мой, — сказал один из них, обращаясь к своему соседу.
— Я чую измену, — отвечал тот, качая головой.
— Но ведь Буганвиль получил предостережение.
— Да, я его предупреждал, но знаете, что он мне ответил? Не вмешивайтесь не в свое дело; я сам знаю, как поступать.
— Как, он сказал это вам, Шарлю Лебо?
— Да, любезный друг.
— Странно.
— Нет, вполне логично; сохрани меня Бог сомневаться в честности и патриотизме Буганвиля.
— Это правда; он благородный, достойный человек, но я не могу понять, почему он вам так грубо ответил.
— Поразмыслите — поймете, любезный друг.
— Однако же…
— Друг мой, — прервал он его, улыбнувшись странной улыбкой, — Буганвиль, подобно другим, имеет некоторые слабости, он честолюбив, кичится своим аристократическим происхождением и поэтому не может постичь, каким образом простой охотник, проходимец, извините за выражение, сделался другом маркиза Монкальма, который слушает его советов; словом, я стал ему поперек дороги.
— Как? Он способен на такую мелочность?
— Разве, — резко ответил Шарль, — вы не знаете, что дворяне сотворены из другого, лучшего материала, чем мы, простые смертные? Поверьте, Буганвиль собирается совершить какую-то непроходимую глупость; выражение резко, но подходит к делу.
— Я сильно этого боюсь, — сказал Мрачный Взгляд. — Однако чем же мы можем помочь?
— Ничем; мы не должны выходить за пределы нашей роли; мы здесь для того, чтобы захватить графа де Витре, остальное нас не касается.
— Правда: всякий знай свое дело.
— Тем более что наше дело само по себе довольно трудно.
— Совершенно верно.
— Посмотрите кругом, не кажется ли вам, что мы в пустыне?
— Да, в этой тишине и неподвижности есть что-то страшное.
— Потому что с одной стороны нас окружает измена, а с другой — неуверенность в своих силах, невежество, неспособность, самомнение; наше дело безвозвратно проиграно. Неспособные и те люди, о которых я вам только что говорил, приносят нам гораздо более вреда, нежели изменники; изменники, раз с них сорвана личина, перестают быть опасными; между тем как невежды и честолюбцы никогда не остановятся; они ничего не понимают, ничего не хотят слушать и идут все вперед, сами не зная куда. Но вот мы и пришли, больше ни слова, будем ждать сигнала.
Все, что говорил Сурикэ, было верно.
Монкальм дал в распоряжение Буганвиля отряд в три тысячи человек, поручив ему наблюдать за движениями неприятеля. Но Буганвиль не сумел разгадать планы английского генерала, он обнаружил недостаток дальновидности и бдительности и позволил английскому генералу обойти себя; неприятель очень искусно обманул его относительно настоящих целей своих движений.
Между тем Дорель и Шарль Лебо вовремя успели предостеречь Буганвиля и даже указали ему на Фулонскую бухту, как на предполагаемое место высадки неприятеля.
