Но он ранен и, как говорят, не в себе. Вместо него правит его сын Джубайр – юный принц, способный властвовать не больше моего собственного сына.
Хотя Микейн был в маске, Врит увидел, как сжались челюсти принца.
Торант продолжал:
– Мы должны воспользоваться этим уникальным моментом, чтобы подавить желание Маккара к дальнейшей мести. Надо показать империи, во что это им обойдется.
– Что конкретно вы предлагаете? – спросил провост Балин. – Напасть на их побережье, как они напали на наше?
Глаза Торанта жестко блеснули.
– Сейчас не время для полумер.
Балин сел прямее.
– Тогда что?..
– Разбомбить сам Кисалимри.
Последовало ошеломленное молчание.
– Надежд взять этот город у нас нет, – признал Торант. – Но если мы будем действовать достаточно быстро, то сможем проложить путь разрушений, которые оставят на Кисалимри шрамы на многие века.
Реддак покосился на короля, и тот кивком велел сюзерену говорить.
– Завтра с утра, – сказал Реддак, – мы поднимем в воздух сразу три линейных корабля во главе с нашим новейшим флагманом – «Гиперием». На каждом корабле будет Котел Гадисса, а на величественном «Гиперии» еще и новейший из наших котлов – Молот Мадисса.
Все сидящие за столом только ахнули. Даже Врит вздрогнул. Молот Мадисса еще никогда не сбрасывали. Говорили, что это настоящая алхимическая буря, заключенная в металл. Будучи выпущенной на волю, буря эта неукротимой опустошительной волной разлеталась на многие лиги во всех направлениях, уничтожая все живое.
Микейн, которого все эти жуткие подробности явно ничуть не волновали, выпрямился.
– Но как же мой брат? Как поступим с Канте?
Торант бросил в сторону принца неодобрительный взгляд.
– Где бы ни был твой братец, сейчас он не имеет никакого значения.
Микейн разочарованно фыркнул, а его глубоко разгневанный взгляд свидетельствовал о том, что с подобным мнением он категорически не согласен.
Врит знал, что никакие огненные котлы в мире не утолят жажду мести Микейна. Однако принц благоразумно откинулся на спинку своего кресла. Торин положил ладонь ему на плечо – словно для полной уверенности в том, что принц так и будет оставаться там.
Врит желал, чтобы эта рука принадлежала ему – чтобы именно его воля обуздывала будущего наследника и управляла им. Но даже под тяжелой дланью Торина Микейн оставался упрямым, лицо у него все больше краснело. Положив руку на стол, принц сжал ее в кулак. Микейн даже не потрудился это скрыть.
И в этот момент Врит смирился с более мрачной истиной.
«Никто по-настоящему не способен управиться с этим принцем».
Аалийя на миг замерла с пером в руке. На столе перед ней лежала длинная лента чистого пергамента. Она смотрела, как черные чернила в хрустальном пузырьке перекатываются взад-вперед в такт покачиваниям имперского скользокрыла, несущегося сквозь облака. Выглянув в крошечное окошко рядом со своим локтем, она попыталась оценить проплывающий внизу пейзаж.
Зеленый полог Майрской чащобы простирался далеко во все стороны. Прямо впереди серебристая прожилка разделяла лес на две половины.
«Река Стима…»
Принцесса нахмурилась. Судя по ширине реки, находились они сейчас гораздо дальше к западу от ее истоков, чем она ожидала. Если они направлялись в Кисалимри, то не имело смысла так далеко отклоняться от курса.
«Куда же Оракл – Тихан, мысленно поправилась она – нас тащит?»
Аалийя ломала голову над многими загадками прошедшего дня, полная решимости разгадать их. Она отказывалась оставаться праздной и безучастной, против чего всегда боролась.
Будучи Просветленной Розой Имри-Ка, Аалийя всегда содержалась в четырех стенах и была ограничена в передвижениях. Это была золотая клетка с ароматическими маслами, моментально исполняемыми капризами и праздным времяпрепровождением. Ее все это лишь раздражало, особенно когда она наблюдала за свободами, предоставленными ее старшим братьям. Мать ее, пока была жива, прививала ей активное воображение, ненасытное любопытство и острый ум, всячески поощряя их.
«Величайшее оружие женщины – это ее разум, – однажды сказала ей матушка. – Держи его столь же острым, как любой кинжал».
В соответствии с этой философией Аалийя и жила, особенно после смерти матери. Занималась с приглашенными преподавателями по всем важнейшим дисциплинам, отпуская своих наставников лишь тогда, когда могла превзойти их, – с каждым годом все острей оттачивая этот свой кинжал. И все это время позволяла лелеять себя и выставлять напоказ, сохраняя в тайне то, что было у нее на сердце. Став постарше, с помощью верной служанки она частенько ускользала из своей золотой клетки, чтобы исследовать город, больше узнать, развить интересы, выходящие за пределы стен дворцовой цитадели. Именно такие исследования постепенно выявили гниль, разложение и застой империи, стремительно катящейся к упадку.
Аалийя читала о других государствах, других видах правления, других верованиях. Этот интерес постепенно перерос в недовольство. Недовольство привело к бунту. Бунт привел ее к Шайн’ра.
И все же всего за один день абсолютно все, что она знала об окружающем мире, перевернулось с ног на голову.
Больше раздраженная, чем испуганная, Аалийя оглядела длинный трюм корабля. Этот личный императорский стрелокрыл создавался для быстрого прохождения относительно небольших расстояний, не более того. И, конечно, не для уединения. В носовую часть была втиснута небольшая рулевая рубка. Единственная отгороженная каюта в корме предназначалась для императора. Между ними простирался открытый салон, уставленный креслами и диванчиками.
В глубине его Канте жался к Фреллю и Пратику, наверняка обсуждая тайну в бронзе, которую представлял собой Тихан. Сидевшие прямо перед ней Тазар и Алтея тихо перешептывались, как будто все еще пытаясь сохранить свои секреты. Между ними черная стая рисиек играла в какую-то игру, которая включала в себя подбрасывание кинжала – скорее всего, отравленного – и попадание им между растопыренными на столе пальцами противника. Это было довольно нервирующее зрелище.
Единственными, кто еще находился в салоне, были двое гулд’гульских головорезов, за которыми присматривала Ллира. Предводительница воровской гильдии стояла, скрестив руки на груди, с сердито надутым лицом. Гулд’гулец, потерявший часть ноги, дремал, приняв изрядную дозу макового молочка. Его культя была уже обработана и забинтована. Его брат сидел рядом с ним, положив ладонь ему на лоб.
Аалийя подавила вспышку вины при виде раненого мужчины, хотя это и не она приказывала его калечить. Глянула мимо Канте на закрытую дверь каюты. Рами присматривал там за их отцом, который оставался одурманенным каким-то колдовством Тихана. Несмотря на ее собственное разочарование в отце и империи, ярость от такого надругательства сжигала Аалийю изнутри.
И все же любой из них мало что мог сделать. После битвы в Казене их группа – частично переодевшись в балахоны биор-га – бежала через город к взлетно-посадочным полям. Особого сопротивления они не встретили, особенно в компании императора. Тихан продолжал оказывать какое-то странное влияние на ее отца. Он смог заставить Маккара выкрикивать приказы или успокаивать встречных. Однако слова императора звучали сбивчиво, сопровождаясь странными подергиваниями лица и конечностей.
Оракл, который опять вернул себе прежний цвет лица, говорил всем, кто проявлял беспокойство, что император подвергся нападению вражеских сил – вероятно, был отравлен, но теперь поправляется и находится под его неусыпным и благодатным присмотром.
В конце концов они благополучно добрались до личного стрелокрыла императора и захватили его. Экипаж в рулевой рубке заменили предводительницей рисиек и ее молодой подручной. Этим двоим удалось умело увести обтекаемый кораблик подальше от причальных площадок и быстро умчаться прочь – под предлогом того, что император Маккар нуждается в срочном лечении.
Перед вылетом Тихан попросил Ллиру и Тазара отправить своим соответствующим силам приказы срочно покинуть Казен и возвращаться в Кисалимри. А по возвращении собрать в городе как можно больше Шайн’ра и бойцов низкопробной армии Ллиры, после чего в готовности ждать дальнейших распоряжений.
И все же Аалийя пребывала в растерянности. Касательно почти всего. Она чувствовала, что ею манипулируют точно так же, как и ее отцом – дергают за невидимые ниточки, которые держит в своих руках Тихан. Все происходило слишком уж быстро. Даже сейчас Аалийя не могла решить, доверять ли Ораклу целиком и полностью или нет. И все же при столь стремительном
