хорошая фора.
– Что теперь? – спросил Перде.
Райф напрягся и схватил Даранта за руку:
– Брейль…
– Как там моя дочь?
Райф коротко рассказал о случившемся и указал за пределы деревни.
– Мы должны добраться до нее. – Он повернулся к Перде: – И принеси тот топор.
Глейс шагнула вперед, перевязывая себе руку рукавом рубашки мертвеца.
– Мне нужна пара матросов.
– Зачем? – спросил Дарант.
– Я подслушала разговор халендийцев. Они оставили на борту «Пустельги» бомбы, вместе с несколькими своими людьми. Кто-то должен проверить, как там корабль.
Дарант с напряженным от тревоги лицом кивнул:
– Крайш и Мерик тоже там. Перед нападением летучих мышей халендийцы хотели получить сведения о нашем новом вораване и переделанных горелках.
– Тогда пошли, – сказал Райф.
Для быстроты он стал раздавать по кругу защитные шлемы, пока кто-то еще рубил цепи, освобождая узников от оков.
К тому времени как они закончили, площадь опустела от рааш’ке. Некоторые улетели со своей добычей. Бо́льшая часть умчалась вслед за огненной звездой удирающей шлюпки. Этот момент передышки давал им лучший шанс.
Райф указал влево:
– Дарант, я могу провести тебя и пару человек через деревню тем же путем, каким попал сюда. Но нам надо поспешить.
Глейс ткнула большим пальцем в другую сторону:
– Я нанесла на карту расположение этих убежищ из магнетита. Мы будем перебежками продвигаться от одного в другому, а затем держаться в дыму вдоль берега, чтобы добраться до «Пустельги».
Райф был впечатлен. Касательно готовности ко всякого рода переделкам пираты явно были ни в чем не хуже воров. С другой стороны, род их занятий во многом был схож.
Уладив все дела, они все выскользнули из безопасности убежища обратно в неизвестность.
Райф отправился с Дарантом, но его разум продолжал упорно цепляться за вопрос Грисса – тот самый, из-за которого халендиец был готов пытать и убивать, чтобы получить ответ.
Райф тоже хотел его знать.
«Где же все остальные?»
Стоя на коленях, вконец измученная Никс смотрела на раскинувшуюся перед ней Пасть, желая Баашалийи прибавить скорости. Тот с трудом пробирался сквозь горячий воздух, из последних сил взмахивая крыльями и выкачивая из себя каждую крупицу быстроты. Она знала, как тяжело ему сейчас приходится.
А сзади его нагоняла грозная грозовая туча. В отличие от чистого золотого сияния обуздывающего напева, бушующая в ней сила была смешана с тьмой – исчиркана зеленым огнем, переполнена обжигающим жаром расплавленного камня. Черная туча уже заполнила всю ширину Пасти перед Никс.
Погребенные в самом ее сердце семь огромных зверей – крылатых демонов – оседлали эту тучу, преследуя Баашалийю.
Стоящий рядом с ней Грейлин опустил свой дальноскоп, больше не нуждаясь в нем.
– Мы неспособны сражаться с этими гигантами. И еще больше рааш’ке следуют за ними по пятам. Десятки и сотни.
Никс уже не могла заглянуть за черную тучу, чтобы подтвердить его слова.
– Что это за дымка их окружает? – спросил Джейс.
Она потрясенно оглянулась на него – и тут же опять отвернулась. Даже Джейс смутно понимал, что приближается не только физическая опасность, – благодаря какому-то врожденному чувству. Вот насколько эти звери были сильны.
«Как можно надеяться одолеть их?»
Даже если б она использовала всю силу Даала без остатка, это было бы все равно что выплеснуть на бушующий лесной пожар ведро воды. Хуже того: Никс уже почти полностью истощила ее, чтобы освободить Баашалийю. Даал стоял на коленях рядом с ней. По лицу его струился пот, дыхание пресекалось. Однако он придвинулся к ней, протягивая руку. Она взяла ее не для того, чтобы разжечь в нем огонь, а просто чтобы ободрить и утешить его.
Его пальцы сжались, разжигая огонь между ними, соединяя обоих в единое целое на несколько коротких вдохов. И в этот момент Никс ощутила, насколько сильно он тоже жаждал этого слияния. Но этим прикосновением Даал хотел выразить и нечто большее.
Его голос превратился в хриплый шепот:
– Они не зло…
Никс не поняла его, не сводя глаз с темной тучи и яркого пятнышка, убегающего от нее. Баашалийя почти достиг своей цели и летел уже над ненасытной пастью бурлящего водоворота реки. Бурное проявление общего разума орды было столь же черным и непримиримым, как и эта крутящаяся воронка под ним.
– Не зло, – настойчиво повторил Даал. – Их сделали злом.
Она покачала головой, по-прежнему не понимая его.
Он сжал ее пальцы:
– Вспомни!
Сцепившись пальцами с Даалом, Никс ощутила, как его воспоминания вновь стали ее собственными. Он еще раз показал ей то, что уже было открыто ей раньше – ошкапирами.
И в мгновение ока Никс провалилась в очень далекое прошлое.
Она шагает к какой-то деревне. Над головой у нее еще больше рааш’ке бороздят небеса. Другие прыгают по улицам или взбираются на ограды. С ними играют дети, особенно с самыми маленькими из зверей…
Со следующим вздохом Никс вернулась в настоящее, принеся с собой понимание. Рааш’ке некогда были столь же дороги пантеанцам, как Неффа и Маттис Даалу. Он был прав, напомнив ей об этом. Рааш’ке не всегда были злом.
– Теперь я вспомнила, – прошептала она.
Даал опустил ее руку.
– Заставь их тоже вспомнить.
– Как?
Даал указал на небо:
– Покажи им.
Теперь оказавшись уже совсем близко, Баашалийя с трудом преодолевал оставшееся расстояние, чтобы дотянуться до нее. Крылья у него сбивались с ритма, взмахи их были лихорадочными. Приближаясь к валуну, он стал скорее падать, чем снижаться к ней. У него уже не было сил замедлиться.
– Отойди! – Грейлин метнулся к ней.
«Никогда!»
Не сдвинувшись ни на пядь, Никс бросила безмолвную нить Шийе. Бронзовая женщина остановила Грейлина, схватив за плечо и Джейса. Викас отступила сама.
Никс выпрямилась, когда Баашалийя ударился о валун, широко раскинув крылья. Его когти заскребли по скале, оставляя глубокие следы. Она вскинула руки, доверяя ему, зная его сердце. Он ударился в ее, но Никс обхватила его за шею и позволила увлечь себя за собой, пока он не остановился. Баашалийя прижался своей мягкой щекой к ее щеке – словно бархат потерся о ее ухо. Обхватил ее крыльями. Его тело было горячим, как печь, но она крепко прижималась к нему, готовая гореть в этой печи хоть целую вечность.
– Я держу тебя, – прошептала Никс.
Баашалийя дрожал и мяукал, охваченный страхом и паникой.
Она запела ему, мягко и спокойно, – одновременно колыбельную и обещание. Услышала голос своего отца, присоединившийся к ней, вновь оживший в ее памяти, которой неподвластна смерть. И позволила старому припеву повторяться снова и снова:
Я здесь, моя радость, я рядом с тобой,
Ко мне ты прильни и глазки закрой,
Я здесь, моя радость, всегда я с тобой…
Дыхание Баашалийи замедлилось, дрожь утихла.
– Я всегда буду рядом! – пообещала она вслух, не теряя своего напева.
Золотыми нитями Никс обвила прошлое и настоящее, осторожно примешивая к своему напеву каждый момент их совместной жизни – начиная с теплого молока, впитанного в уюте и безопасности огромных крыльев, и заканчивая сегодняшним воссоединением. Не упустила ничего: ни страхов, ни трудностей, ни укола милосердного ножа, ни радости среди ужаса. Несмотря на все это, одно оставалось неизменным.
Для этого не было слов, это нельзя было выразить ни на одном языке, ни в одном жесте. Слово «любовь» было лишь его бледным выражением – заменителем чего-то гораздо более всеобъемлющего. Это можно было лишь почувствовать, пережить, вытерпеть, даже потерять. И хотя для этого не было подходящего слова, она вложила в него всю свою веру.
Самый близкий способ выразить это был в чистоте песни, начинающейся с хора двух сердец, бьющихся в такт, и гармонии вдохов и выдохов. Отсюда все продолжалось в симфонии разделенных радостей, переплетенных жизней, пережитых печалей, пока они двое не стали одним целым.
Никс позволила всему этому засиять, бессловесно и ярко, образуя вокруг них светящийся ореол. Она пропела, обращаясь к черной туче, когда та обрушилась на них:
«У вас тоже когда-то это было, вам это знакомо!»
И все же знала, что этого недостаточно. Никс
