на такое сострадание бессовестной ложью.
Он поспешил скрыться в павильоне вслед за Фреллем и Рами.
Помещение внутри сверкало золотом и выглядело так, будто его отделали буквально вчера. Вдоль стен горели фонари. Император сидел в большой круглой чаше, погрузившись в нее по пояс. Его нагота была скрыта под плащом, который ниспадал в малиновую воду и распростерся по мрамору по соседству с ним. Тем не менее это не добавляло пациенту никакого величия. Подбородок Маккара уперся ему в ключицу, с губ стекали две струйки слюны. Волосы у него намокли от пара и прилипли к черепу.
Единственная сиделка, приставленная к императору, опустилась на колени рядом с красной чашей, помахивая маленьким серебряным кадилом в форме крошечной лодочки, в котором курились целебные благовония.
Канте знал, что ее усилия окажутся тщетными. Источник недомогания императора стоял прямо у того за спиной. Тихан предпочел не рисковать, готовый в любой момент подправить свои обуздывающие чары, чтобы и дальше держать императора в подчинении и под своим полным контролем. Он кивнул им, когда они вошли.
Рядом с ним с мрачным видом стоял Пратик.
Рами пересек комнату и опустился на колени. Намочив в чаше руку, осторожно вытер с губ отца струйки слюны.
Тихан торжественно прошептал сиделке:
– Сестра Лассан, не могли бы вы оставить Рами с отцом наедине? Я дам вам знать, если нам понадобится ваша помощь.
Она поднялась, подхватила свое кадило, поклонилась принцу и тихо покинула павильон, закрыв за собой тяжелые двери.
Когда сиделка ушла, Рами хмуро посмотрел на Тихана:
– Сколько нам еще поддерживать этот бессовестный обман? Ты сам сказал, что потребовалось пять десятилетий, чтобы добиться такого обуздания. Ты не можешь с какой-либо уверенностью сказать, какой ущерб это наносит или какими возможными последствиями чревато подобное обращение.
Фрелль нахмурился – но не из-за брошенных Рами обвинений.
– Стены здесь из толстого мрамора, и вода отсюда уходит через глубокий сток, прежде чем слиться с ручьем снаружи, но все-таки лучше говорить потише.
Тихан с уязвленным видом обратился к Рами:
– Твой отец не первый, кого я обуздываю! Даю тебе честное слово: как бы все это ни выглядело, я действовал как можно более мягко. Однако я не могу полностью сбросить со счетов твои слова. Обуздание всегда сопряжено с некоторым риском. Увы, но это так.
Рами закрыл глаза, явно изо всех сил пытаясь смириться с необходимостью подобного поступка.
Тихан поспешил отойти от этой щекотливой темы.
– Нам предстоит трудный путь. Рискует пострадать не только император. Чтобы оставалась хоть какая-то надежда смягчить последствия грядущей войны – не позволить Венцу развалиться на части, – мы должны вернуться на тот путь, на который изначально указывали мои расчеты и который предполагал наилучший возможный исход.
– И на какой же? – спросил Канте. – Сейчас мы пытаемся усадить Аалийю на императорский трон. Что еще мы можем сделать?
– Это еще не весь мой план, – огрызнулся Тихан, явно все еще раздраженный тем, что его тщательно спланированные манипуляции пошли прахом из-за некоего Принца-в-чулане.
– Тогда в чем же он? – надавил на него Фрелль.
Тихан посмотрел на Канте:
– Как я в свое время и пытался устроить, императрица Аалийя и принц Канте должны сочетаться браком.
Канте покачал головой:
– Но зачем? Почему это так важно?
– Королевству и империи надлежит объединиться, иначе все может рухнуть. Все прогнозы уверенно говорят о том, что это единственно верный путь, который позволит добиться поставленной цели.
– Тогда вдохни еще этих мальгардских испарений, – буркнул Канте. – Я не понимаю, почему это так важно и чем мой брак с Аалийей может что-то изменить.
– Это и вправду важно, и это очень многое изменит. Просто поверь мне на слово. – Глаза Тихана так и светились сквозь линзы, которые придавали его глазам густо-фиолетовый цвет. – Ты критически относишься абсолютно ко всему.
Прозвенел третий утренний колокол, едва слышимый сквозь толстый мрамор.
Фрелль нахмурился:
– Разговоры о таких союзах могут подождать. Надо подготовить императора Маккара к визиту имперского совета. Если мы потерпим с ними неудачу, то ничего из этого не будет иметь значения.
Тихан кивнул:
– Не волнуйся, скоро все прояснится.
Канте лишь нахмурился при этих словах, произнесенных со зловещей таинственностью, присущей всем оракулам. И все же одно оставалось ясным: «Теперь уже слишком поздно идти на попятный».
Аалийя дожидалась, пока по всему Экс’Ору не прозвенят третьи утренние колокола. От дребезжания того маленького, золотого, что висел в башенке императорского павильона, у нее заныли зубы. Когда он наконец умолк, она с облегчением выдохнула.
– У нас совсем мало времени, – сказала Аалийя, перекатываясь под спутанными простынями на бок. – Через колокол я должна быть готова принять представителей имперского совета.
Тазар приподнялся на локте. Волосы у него были взъерошены, губы изрядно опухли. Потянувшись к ее груди, он нежно поводил большим пальцем вокруг соска, надавливая на него все сильнее.
– Я могу многое успеть и за куда меньшее время…
Она оттолкнула его сильней, чем намеревалась, – тревога держала ее в напряжении. Прошлой ночью Тазар прокрался в ее спальню, переодевшись в балахон биор-га. Хотя не то чтобы им приходилось особо тихариться. К настоящему моменту слуги уже знали о его присутствии, равно как и большинство стражников. Никто не стал бы винить Просветленную Розу в том, что она нуждается в обществе, особенно сейчас. В прошлом Аалийя частенько делила свою постель как с мужчинами, так и с женщинами. И хотя ей приходилось хранить свою девственность, что регулярно проверялось придворными целителями, у нее оставалось достаточно возможностей для поиска удовольствий и без нарушения подобных правил.
– Мне нужно принять ванну и подготовиться, – сказала Аалийя. – Эти люди прицепятся даже к волоску, оказавшемуся не на месте, чтобы отвергнуть мои притязания.
Тазар скользнул ладонью вниз по ее ноге, так действуя пальцами, чтобы побудить ее смягчиться.
– Есть области, которые они не станут инспектировать…
Она с явным сожалением оттолкнула его руку:
– Я бы не была так в этом уверена.
Он улыбнулся, признавая свое поражение, и откатился в сторону. Потом подошел к куче своей одежды, повернувшись так, чтобы показать всю твердость своего разочарования, которое было поистине выдающимся в своем проявлении. Стал облачаться в свой балахон, скрывая рельефные мускулы и матовый блеск кожи.
Когда Тазар уже натягивал головной убор биор-га, чтобы закрыть лицо, Аалийя выскользнула из постели и подошла к нему. Приподнялась на цыпочки и крепко поцеловала в и без того опухшие от поцелуев и укусов губы – словно ставя на нем хозяйское клеймо. Потом со вздохом отстранилась:
– Если все пойдет хорошо, увидимся в Кисалимри к концу дня.
– Я сделаю все возможное, чтобы к тому времени как следует подготовиться.
Она наклонилась и схватила его.
– По-моему, ты и так уже вполне готов.
Тазар издал стон.
– Из тебя получится очень нечестивая императрица.
Отпустив его, Аалийя опустила вуаль головного убора на его красивое лицо.
– Собери всех Шайн’ра, как мы и договаривались, и тогда я покажу тебе, насколько нечестивой могу быть. А сейчас иди. Ллира наверняка скоро дыру протрет в палубе стрелокрыла, расхаживая взад и вперед.
– Истинная правда.
Оказавшись в Кисалимри, Тазару и Ллире предстояло заняться своими собственными делами. Предводительница воровской гильдии должна была созвать под их знамена преступную армию, которую она за последний год набрала в низкопробных кабаках, борделях и темных притонах города, а Тазар – сколотить своих Шайн’ра в более крупный и крепкий кулак.
От предстоящих дней многое зависело.
Зная это, Тазар без лишних слов повернулся и направился к балконной двери. Напоследок обернувшись, перепрыгнул через перила снаружи и был таков. Впрочем, драматизм его ухода был скорее данью традиции, чем объяснялся соображениями секретности. В тайных амурных делах иногда все-таки приходится сохранять хоть какую-то видимость приличий, разыгрывая подобные спектакли.
Однако Аалийя хорошо понимала: для того, что ей предстояло осуществить в течение следующего колокола, одной только видимости будет явно недостаточно.
Она уставилась в зеркало, висящее на стене. Обнаженная и ничуть этого не смущаясь, расправила плечи и словно стала выше
