как по щеке отца сползла одинокая слезинка.
А потом увидел, как Рами заламывает руки, наблюдая за этой церемонией представления, с выражением ярости и бессильной тоски на лице.
«Я чувствую то же самое, дорогой брат…»
– Что вызвало это недомогание? – спросил Граш.
Оракл кивнул настоятельнице, чтобы та ответила.
– Насколько можно судить по мышечным тикам и временным просветлениям, есть все основания подозревать отравление ядом капюшонового аспида. Ползучего гада, обитающего в Саванах Далаледы.
– Другими словами, – усмехнулся Щит Ангелон, бросая на принца Канте обвиняющий взгляд, – ядом с высокогорий Халендии.
* * *
Канте изо всех сил старался сохранить каменное выражение лица, когда его охватило чувство вины. То, что поразило императора, не было халендийским ядом, но он и все остальные все равно приложили к этому руку.
Аалийя выступила в его защиту:
– Если б не заговор, раскрытый принцем Канте, нашим самым верным другом, нам с принцем Рами не удалось бы спасти нашего отца. Жаль только, что мы раньше не знали, кому можно доверять. Впрочем, мы и до сих пор остаемся настороже, так до конца и не зная, на кого можно положиться.
Она повернулась к фигуре справа от себя:
– За исключением высокочтимого Оракла, который в самый последний момент спас моего отца от неминуемой смерти, а также всячески наставлял и направлял нас в ходе последующих суровых испытаний.
– Разрешите мне? – спросил Тихан, склонив голову.
Джубайр откинулся на спинку стула и махнул рукой, позволяя ему продолжить.
– Хотя состояние Его Блистательности может показаться удручающим, надежда все-таки есть. У него действительно бывают моменты просветления. Вроде того, когда он убеждал свою дочь возложить на себя тяжелую мантию императорской власти.
Канте отметил, что Тихан адресовал эти свои слова принцу Джубайру, который теребил застежку плаща у себя на шее.
– По правде говоря, я не был удивлен этим предложением. У меня часто бывали видения императорского трона с восседающей на нем женщиной. Но она была намного старше, мудрее и очень почиталась своими детьми и империей в целом. И лишь услышав мольбу императора Маккара, обращенную к его дочери, я наконец понял, кем была эта досточтимая женщина… – Широким взмахом руки он указал на Аалийю: – Вон она стоит.
Над столом пронесся ропот.
Мариш заговорил резко, слегка насмешливым тоном:
– Это ты так говоришь, дорогой Оракл. Но это остается лишь твоим словом и словом моей сестры. Возможно, вы оба много чего приобретете от таких утверждений. Вроде самой империи.
Крыло Драэр согласно буркнул, хотя и без особого пыла.
Тихан поднес палец к губам, изображая глубокое раздумье над этими словами.
– Как я уже говорил, у императора Маккара и вправду бывают моменты просветления. И похоже, больше всего пробуждает у него интерес к жизни как раз этот венец. Возможно, из-за каких-либо свойств метеоритного железа или же просто из-за того, насколько он непреклонен в том, кто должен его носить. Мы держали венец подальше от его глаз, так как вид его сильно возбуждает императора, а потом вновь погружает в беспамятство. Но если хотите, то можете сами посмотреть, как он отреагирует. Где-то в самой глубине души император, вероятно, все-таки узнаёт всех присутствующих. Я видел слезу у него на щеке, когда чааен Граш в столь сердечной манере обратился к нему.
Джубайр слегка кивнул.
– Так что в присутствии всех его дражайших советников нам, может, и удастся добиться некоторого просветления и наставления от императора Маккара. Если бы принц Джубайр соблаговолил вынести венец сюда, тогда…
Мариш быстро протянул руку и цапнул железный обруч с подноса.
– Дайте-ка лучше я.
Он встал и обошел вокруг стола, небрежно держа венец, словно какую-то детскую игрушку, после чего двинулся к своему отцу. Но всего через пару шагов его уверенность заметно пошатнулась. Канте еще раз убедился, что Маккар правил своими сыновьями железной рукой. Мариш замедлил шаг, плечи у него слегка опустились. Теперь он держал обруч с куда бо́льшим почтением, признавая выдающееся положение того, кто когда-то носил его.
– Отец, – тихо спросил Мариш, – как бы ты хотел, чтобы мы поступили?
Тихан подтолкнул императора вперед, нежно погладив его по затылку, прежде чем отпустить его. Маккар запнулся, раскинув руки. Взял венец из рук сына и покрутил его вправо-влево – сапфиры так и блестели на свету. А затем протянул руку, словно предлагая венец Маришу. Тот потянулся было, чтобы взять его, но Маккар, спотыкаясь, прошел мимо него, оттеснив принца плечом в сторону. Подошел к Аалийе, опустился на колени и протянул ей обруч. Губы его выдавили лишь два слова:
– Прошу тебя…
Канте подозревал, что эта просьба не имела никакого отношения к венцу, а император просто умолял освободить его от обуздывающих чар. Аалийя взяла его, и на лице у нее отразилась печаль, которая явно не была притворной. На глаза у нее навернулись слезы. Рами больше не мог этого выносить и отвернулся.
Тихан и настоятельница подхватили Маккара, который пошатнулся и едва не упал. Теперь он едва держался на ногах.
Тихан виновато посмотрел в сторону стола.
– Как я и предупреждал, эти моменты просветления не только редки, но еще и крайне изнурительны. – Он повернулся к настоятельнице: – Не затруднит ли вас отвести императора обратно в его покои отдохнуть? Я проверю, как он, когда мы закончим.
Она кивнула.
– И не могли бы вы попросить послушницу Лисс привести сестру Аймис? – добавил Тихан.
– Конечно.
Когда настоятельница повела Маккара к дверям, Канте посмотрел на Аалийю и Рами, которые вроде были столь же озадачены этим следующим прибавлением к общей компании, как и он сам.
Чааен Граш проследил, как Маккар выходит из зала.
– И долго еще император будет так страдать?
Тихан вздохнул:
– Наверняка годы, а может, и дольше – не исключено, что и до скончания своих дней.
В наступившей тишине заговорил Парус Гаррин:
– Принимая во внимание этот вердикт, мы должны подумать о благе империи. Слух о болезни императора наверняка быстро распространится – как внутри наших границ, так и за их пределами. Люди будут ждать от нас указаний. Мы не должны выглядеть нерешительными.
Щит Ангелон кивнул.
– Согласен. В это время раздоров мы должны быстро укрепить моральный дух людей. – Его следующие слова были произнесены неохотно: – А в этой связи никто не пользуется бо́льшим почитанием, чем дочь императора. Народ сплотится вокруг нее.
Канте ожидал, что такое суждение заденет принца Джубайра, старшего сына, но тот просто провел ладонью по поверхности стола, словно проверяя его на наличие изъянов. Принц Мариш, сидевший рядом с ним, уже достаточно пришел в себя, чтобы вприщур смотреть, как венец возвращают на стол.
Вскоре из коридора послышались шаги, и в зал вошла молодая женщина под руку с пожилой послушницей. Обе были одеты в серое. Смуглое лицо молодой женщины выдавало в ней клашанку, а та, что постарше, была почти такой же серой, как и ее одеяние, – и заплетенные в косу волосы, и кожа.
Все переглянулись, ожидая объяснений.
Тихан кивнул этой паре, затем повернулся к столу:
– Я рассказал вам о своем видении славного будущего империи с любимой всеми императрицей на троне, но умолчал о том, кто сидел рядом с ней, – отце ее детей. Он тоже был старше, и на нем была королевская корона.
Послышались недоуменные шепотки.
Канте ничуть не был озадачен.
– На нем была халендийская корона, – объяснил Тихан, поворачиваясь к Канте. – Все вы знали о желании императора Маккара, чтобы принц Канте женился на его дочери в день зимнего солнцестояния.
Канте постарался не застонать.
«Я и вправду замкнул круг…»
Аалийю эти слова тоже явно не обрадовали, хотя и не удивили. Тихан наверняка уже поставил ее в известность – возможно, пообещав, что этот брак будет исключительно номинальным.
Но тот еще не закончил.
– То, чем император ни с кем не делился, но о чем знал более десяти лет… – Он указал на Канте: – Вот кто истинный наследник халендийской короны – а не его брат-близнец, гнусный палач нашего любимого принца Пактана!
Мариш вскочил на ноги:
– Это еще что за новые штучки?
Канте даже запнулся, соглашаясь с принцем:
– Да это… это же полный абсурд!
