обратно в кокон.
Алхимик с беспокойством уставился на гигантскую хрустальную турубью. В то время как дрожь Шийи постепенно утихала, дребезжание шара лишь усиливалось. Райф ощущал дрожь в полу, в своих костях, даже в черепе. Он вполне понимал тревогу Крайша.
– Даже если б мы захотели, – сказал Райф, – она слишком тяжелая, чтобы сдвинуть ее даже вдвоем.
Крайш переключился на бой в дыму, когда тот вновь возобновился. Грейлин вместе с Викас и людьми Даранта продолжал охранять кокон. Они использовали дым и короткие перебежки, чтобы заманить халендийцев в сторону, и теперь вели ожесточенную битву у входа в ближайший туннель. Но все это не имело бы значения, если б Шийя не смогла остановить те зловещие процессы, которые привел в действие Корень.
Крайш схватил Шийю за плечи и попытался приподнять ее, но она не сдвинулась с места. Райф оттолкнул его.
– Так не делается. К даме следует относиться с почтением.
Несмотря на его легкомысленный тон, сердце так и сжалось у него в груди. Он боялся того, что должен был сделать дальше, – хотя не то чтобы это могло быть хоть чем-то для нее чревато. Если у него ничего не выйдет, это лишь подтвердит то, чего он втайне боялся: что у Шийи на самом деле нет никакой связи с ним, что как бы ему ни казалось, будто она заботится о нем, это не соответствовало действительности – просто это его желания отражались в ее бронзе.
«Если мне суждено умереть, оставь мне хотя бы эту иллюзию».
И все же Райф предпочел бы не умирать. Так что он поднял руки и положил ладони на ее обнаженную грудь: туда, где, по его представлениям, должно было находиться ее сердце – где он хотел, чтобы оно было.
Райф был далеко не столь уж силен в обуздывающем напеве, но припомнил одну мелодию, уже знакомую Шийе – в том числе и в его исполнении. Он шепотом затянул ее, едва не задыхаясь от страха, и с каждым новым словом позволял своему голосу усиливаться и крепнуть, извлекая из прошлого колыбельную своей матери и предлагая ее Шийе. Это была песня утешения и обещания любви, которая никогда не угаснет.
«Услышь меня, Шийя…»
Он делал нечто подобное полгода назад, наткнувшись на нее, сломленную и умирающую, в лесах Приоблачья. Тогда потребовалась вся сила Шан – его прабабушки – и четырех других кефра’кай, чтобы оживить Шийю. Он тоже присоединился к ним, предлагая ту малость, на которую только был способен.
«Но теперь здесь только я, Шийя…»
Его руки слабо светились, и даже несколько робких прядок выбились из пальцев, растревоженные колыбельной. Райф позволил им осесть и согреть эту самую нежную точку у нее на теле.
Тогда, в Приоблачье, он практически не знал ее. Они были едва знакомы. С тех пор они провели вместе полгода, большей частью на борту «Пустельги». Райф находил утешение в ее обществе: в тихих разговорах, в молчаливых трапезах, в прикосновениях – которые, возможно, были более значимыми для него, чем для нее. И все же Шийе, казалось, тоже было уютно и покойно с ним. Ее улыбки стали шире, прикосновения – более продолжительными. Она часто искала его первой, а не наоборот, как будто тоже нуждалась в нем.
«Но только ли во мне, Шийя? Неужели я обманывал себя?»
Райф продолжал петь, и его руки светились еще ярче, когда он вспоминал такие моменты. Он посмотрел Шийе в глаза и предложил ей в дар то единственное, что у него сейчас оставалось.
«Это просто я сам…»
Ладони у него вдруг потеплели, привлекая его взгляд. От груди Шийи тоже робко поднимались золотистые пряди, рассеиваясь в туман на концах. Они опустились ему на руки, на миг удерживая его. До Райфа донесся ее собственный напев – успокаивая, делясь тем, что она о нем думает.
«Тебя всегда достаточно…»
Ее бронза согрелась от его ладоней – и от источника силы, который он всколыхнул. Рябь, пробегавшая по ней от ее судорожных содроганий, понемногу разгладилась. Огонь вернул ее глазам лазурный блеск.
– Надо поспешить! – настаивал Крайш.
Шийя стал приподниматься – сначала неуверенно, затем более быстро. Сев, она посмотрела по сторонам: на дымную битву, на войну крыльев, на неистовство бури, заключенной в хрусталь.
А потом встала и повернулась к медному щиту – к открытому хрустальному кокону. Сделала шаг, потом другой, движимая уже не прежним внутренним принуждением, а лишь необходимостью этого момента. И все же перед самым последним шагом заколебалась. Райф прочел тревогу в легком прищуре ее глаз, в том, как сжались ее губы.
Но вовсе не страх перед мучениями сковал ее, а то самое опасение, которое совсем недавно заморозило его самого. Он ответил на это, взяв ее за руку и заверив ее:
– Тебя тоже всегда достаточно.
* * *
Даал пронесся под крылатым демоном, в криках которого сквозили ярость и безумие. Гигантская летучая мышь билась и корчилась, рассекая воздух неистовыми ударами крыльев. На черепе ее сверкнуло серебро, вспыхнув зловещим предупреждением.
Он знал, что такая узда скоро не выдержит. Зверь вырвется на свободу, став еще сильней благодаря полыханию изумрудного пожара вокруг.
Даал огляделся по сторонам. Рааш’ке уже спаслись бегством вниз, опасливо кружа над самым полом. По крайней мере, в небе купола не осталось ни единого летучего корабля, за исключением громоздкого наблюдателя над входом. Остальные шлюпки и стрелокрылы либо разбились, либо опустились на пол.
Опустив взгляд, Даал увидел, как Шийя входит в кокон и хрустальные створки закрываются за ней. Чуть в стороне, у входа в черный туннель, бушевала битва, почти потерявшаяся в дыму, но иногда высвечиваемая вспышками стали. Затаив дыхание, Даал продолжал осматриваться, пока наконец не заметил Никс, которая делала широкий разворот, низко пригнувшись в седле. Ее лицо превратилось в маску ужаса, взгляд был устремлен вверх.
Он понимал ее беспокойство. От этого зрелища у него тоже заколотилось сердце. Чудище и вправду внушало тревогу, почти вдвое превосходя размерами их скакунов, но оно было в меньшинстве. Дюжина рааш’ке все еще парила в воздухе.
Тем не менее Никс устремилась к кружащим в отдалении рааш’ке. Подняла руку и махнула ею вниз, потом еще и еще, словно пытаясь заставить их отступить от чудовища наверху. Даал никак не мог понять, почему она не использует разум орды, чтобы заставить их повиноваться.
Обеспокоенный и недоумевающий, он наклонился вперед и надавил коленом, направляя Нифку к Никс. Она заметила, как Даал ныряет к ней, и попыталась отмахнуться от него, отчаянно жестикулируя.
«Что случилось?»
И тут купол взорвался криком, который буквально пронзил ему череп. Даал хотел заткнуть уши, но ему требовались обе руки, чтобы удержаться в седле. От этого звука у него сузилось зрение, заложило уши.
Он понял, что именно слышит. Это было похоже на парализующие крики рааш’ке, но отличалось от них. Вопли чудища вызывали ужас, способный остановить сердце. Даал изо всех сил постарался подтянуть плечи к ушам – но намеченной целью был не он. Вовсе не он был тем, для нападения на кого был создан монстр, бьющийся наверху.
Это была добыча с гораздо более чувствительными ушами.
«О нет…»
Даал едва ли не в отвесном падении направил Нифку к полу. Теперь он понимал, почему Никс хотела, чтобы в воздухе никого не осталось.
Нифка под ним напряглась, выгнув шею, чтобы избежать этого крика, но тот был повсюду, отражаясь от стен и эхом доносясь со всех сторон. Издав последний сдавленный писк, она обмякла под ним.
Даал крепко вцепился в седло, понимая, что не сумеет разбудить своего скакуна – если только Нифка уже не мертва. Все еще расправив крылья, трепещущие на ветру во время их спуска, она по спирали круто нырнула к полу.
Даал напрягся, изо всех сил стараясь понять:
«Где же был разум орды во время всего этого?»
* * *
Никс участвовала в сотне сражений – и проиграла их все до единого.
С первым же криком чудища она поняла, что все обречено. Связанная с разумом орды, Никс почувствовала, как этот вопль безумия прорвался сквозь древность, которую она несла в себе. И разбил разум орды вдребезги. Хрупкий после освобождения и ослабленный своей атакой на Корня, тот остался крайне
