– Какой грубиян! – воскликнул Блант. – Нет, это уж слишком! – И, быстро оглядевшись, влюбленный капитан поцеловал больное место.
– Я сам дам вам лекарство, – сказал он. – Не просите этого мужлана. Пройдите в мою каюту.
Каюта Бланта находилась на правом борту корабля под кормовым навесом. В ней было три иллюминатора – один прямо над бортом и два выходили на палубу. Точно такая же каюта, напротив, принадлежала Морису Фреру. Закрыв дверь, капитан снял аптечку, висевшую над его подзорной трубой с изображениями морских сигналов.
– Вот, – сказал он, открывая аптечку. – Годами таскаю эту коробочку с собой, но, слава богу, не часто приходится ею пользоваться. А сейчас возьмите, подержите несколько капель во рту.
– Что вы, капитан Блант, вы же меня отравите! Дайте-ка мне бутылочку; я сама себе накапаю.
– Только осторожно, – сказал Блант. – Вы знаете, это опасное зелье.
– Не беспокойтесь. Я уже раньше к нему прибегала.
Дверь каюты была закрыта. Когда она положила бутылочку в карман, влюбленный капитан заключил девушку в объятия. – А как насчет поцелуя? Мне кажется, я его честно заслужил.
Слезы ее давно уже высохли, только лицо ее от них порозовело. Это милая девушка никогда подолгу не плакала, ибо знала, что от слез дурнеют. Она на секунду задержала на нем взгляд своих темных глаз и дерзко улыбнулась.
– Как-нибудь в другой раз! – сказала она. Выскользнув из объятий капитана, Сара убежала в свою каюту, которая находилась рядом с каютой ее госпожи. Через переборку она услышала слабые стоны больной девочки. Глаза ее наполнились слезами, и на этот раз непритворными.
– Бедняжечка, – прошептала девушка, – только бы она выжила!
Бросившись на постель, Сара зарыла разгоряченное лицо в подушку. Весть об эпидемии тифа испугала ее. Не расстроило ли это какие-то планы, столь тщательно ею выношенные? Она уже близка к осуществлению своей заветной цели, но не опрокинет ли внезапная вспышка болезни все ее расчеты, не встанет ли почти неодолимым препятствием на ее пути?
– Неужели девочка умрет? И по моей вине! Но откуда мне было знать, что у него тиф? Я и сама могла заразиться, мне что-то нездоровится.
Она заворочалась на койке, словно от приступа боли, затем вдруг вскочила, ужаленная внезапной мыслью: «А вдруг он умрет? Тиф быстро распространяется, а если так, то все планы могут рухнуть. Надо действовать без промедления!»
Вынув из кармана бутылочку, она посмотрела, сколько в ней содержимого. Бутылочка была заполнена на три четверти.
– Хватит на двоих, – проговорила она сквозь зубы и, вспомнив о влюбленном капитане Бланте, усмехнулась. «Странная у него манера ухаживать, – подумала она. – А в общем-то, я ему безразлична, как и он мне. Но я пройду через все, и если случится самое худшее, я вернусь к Морису Фреру».
Она наполовину вытащила пробку из бутылочки, чтобы потом легче было ее открыть, и спрятала склянку на груди. «Надо бы немного поспать. Мою записку они уже получили; все должно произойти сегодня ночью».
Арестант Руфус Доуз растянулся на нарах и попытался заснуть. Он очень устал, и ему нездоровилось, голова была такая тяжелая, точно свинцом налита, но сон не приходил. Утомительная гребля на шлюпке по-своему взбодрила его, но болезнь делала свое дело. Пульс бился тяжелыми ударами, казалось, что мозг дрожит от нестерпимого жара. Он метался в полутьме на своем узеньком ложе, тщетно закрывая глаза, – сна не было. Все его усилия заснуть вызывали лишь сонную одурь, сквозь пелену которой до него доносились голоса его сотоварищей-арестантов, а перед глазами все еще стоял горящий «Гидасп», гибель которого навсегда уничтожила след несчастного Ричарда Дивайна.
Ему повезло, что его напарник по шлюпке оказался весьма словоохотливым и десятки раз повторял пристававшим к нему товарищам историю со взрывом судна. У Руфуса Доуза им удалось лишь вынудить подтверждение, что это был действительно «Гидасп». Если бы арестантов не удерживало чувство почтительного страха, они бы непременно заставили его самого рассказать все происшедшее и тем самым втянули в оживленные споры о том, удалось ли команде спастись или нет. Теперь же его оставили в покое, и он лежал, не привлекая ничьего внимания, стараясь забыться сном.
Поскольку группа из пятидесяти арестантов находилась на «прогулке», в арестантской было не так жарко, как ночью, и многие заключенные расположились на пустующих нарах, стараясь отоспаться за ночь. Четверым гребцам-добровольцам тоже было позволено «отдохнуть с удобствами».
Лихорадка пока еще не создавала беспокойства. Однако три случая заболевания уже вызвали толки, и если бы не новая сенсация с пожаром на корабле, возможно, что к предупреждению Пайна отнеслись бы с большим вниманием. «Бывалые люди», то есть те, кому уже приходилось совершать такое путешествие, кое-что пронюхали, но молчали и своими соображениями делились только между собой. Конечно, слабые и хилые первыми «отдадут концы», так что для оставшихся в живых места будет больше, а это их вполне устраивало. Трое из этих «бывалых людей» расположились за переборкой, отделявшей нары Доуза. Как уже говорилось, нары занимали площадь в пять квадратных футов, и на каждых помещалось по шесть человек. Нары номер 10, на которых спал Руфус Доуз, находились в углу, там, где соединялась линия правого борта с центральной линией корабля, далее шла небольшая ниша, в которой было отверстие – порт. На этих нарах, помимо Руфуса, оставалось только три его «товарища», так как Джон Рекс и портной-кокни были отправлены в лазарет. Эти трое сидели сейчас в углу и о чем-то серьезно толковали. Один из них, Верзила, – тот, что прошлой ночью утвердил свой авторитет в тюрьме, – по-видимому, являлся вожаком. Фамилия его была Габбет. Он был рецидивист, осужденный на второй срок за грабеж со взломом. Двое других – Сандерс, известный под кличкой Лентяй, и Джемми Ветч – Ворон. Они говорили шепотом, но так как изголовье нар Руфуса примыкало к переборке, то до него долетало многое из их разговора.
Сначала речь шла о гибели корабля и возможности спасения команды «Гидаспа». Потом стали припоминать различные случаи кораблекрушений, а также всякие смешные истории, как вдруг слова Габбета сразу же вывели Доуза из полусонного состояния, прервав безуспешные попытки уснуть.
Он услышал собственное имя, названное в связи с именем женщины, которую увидел на палубе.
– Вчера она о чем-то болтала с этим Доузом, – сообщил Верзила, отпустив бранное словечко. – А нам чужаков не надо. Рисковать своей шеей из-за девки Рекса я не стану. Я ей прямо так и скажу.
– Да это они о маленькой дочке толковали, – процедил Ворон и продолжал: – Сдается мне, что раньше они не встречались. Она так втюрилась в Джека, что ни с кем другим путаться не станет.
