id="id11">
11. События начинают развиваться
Так и тянулись эти дни, похожие один на другой. И только чувство безнадёжности всё сильнее овладевало душами отца и дочери.
Но ничто не может продолжаться бесконечно, и вот в один непрекрасный день случилась беда. В доме обрушилась целая стена, причём, наружная. Выглядело так, как будто её кто-то подорвал. Немедленно появился господин Му. Надо ли говорить, что он был в бешенстве. Даже его внешний вид, прежде безупречный, свидетельствовал о степени его возмущения: волосы были растрёпаны, а галстук съехал набок.
— Вы превзошли всех своих предшественников! — орал он на господина Аланса. — Нанесли непоправимый урон моей недвижимости! Что вы такое сделали, что смогли обрушить целую стену? Что за вопиющая безответственность! Нет, я этого так не оставлю! Вы за это ответите по закону. Я подам на вас в суд, и, будьте уверены, выиграю его! Вы компенсируете мне нанесённый ущерб!
— Господин Му, — пытался оправдаться отец Авроры, — Честное слово, ни я, ни мои рабочие даже не трогали этой стены! Мы работали вообще в другом помещении. Рабочие могут в этом присягнуть!
— Рабочих можно подкупить или подговорить! Они ненадёжные свидетели! А возможно — и соучастники! Нет, я поступлю по-другому. Рабочие с завтрашнего дня уволены, как и прислуга. Вы остаётесь здесь до приезда моих экспертов. По результатам этой экспертизы суд и будет определять меру вашей вины. Рабочие получат расчет в городе у моего управляющего, а с прислугой я расплачусь немедленно.
И он протянул Лукреции несколько купюр. Она молча слегка поклонилась, положила деньги в карман и осталась стоять на месте.
— Вы плохо слышали? — разозлился господин Му. — Вы уволены, можете убираться восвояси.
— Не кричите, я прекрасно всё слышала, — с достоинством ответила Лукреция. — Но я вам не девчонка какая, по первому вашему окрику бежать. У меня здесь вещи кое-какие хранятся, надо всё собрать, да не впопыхах, а то позабуду что-то, вернусь, а ворота и заперты. Что тогда делать? Я человек небогатый, не могу своим добром раскидываться. Так что не серчайте. Уйду, когда буду готова.
— Надеюсь, это случится в ближайшее время. Мне не хочется видеть на своём участке посторонних людей.
— Столько времени была непосторонняя, и вдруг посторонней стала. Не бойтесь. Не украду ваши кастрюли и ложки. У меня и свои есть.
— Вон! — заорал господин Му, и Лукреция величественно и неторопливо удалилась в домик.
— Так. Рабочие сейчас уезжают, а вы остаётесь до прибытия экспертной комиссии. Думаю, дня через два-три они будут здесь!
И, даже не попрощавшись, господин Му уехал. Вскоре убыл и автобус с рабочими. Бригадир (нанятый вместо того, который отказался работать в самые первые дни) сунул господину Алансу в руки какую-то бумажку.
— Здесь список всех рабочих с адресами и телефонами. Если до суда дойдёт, смело нас в свидетели вызывайте, все согласны. Ишь, чего удумал, ущерб взыскивать! Да это он нам и вам должен компенсацию выплатить за то, чего мы здесь натерпелись!
Когда автобус с рабочими исчез из виду, на крыльце появилась Лукреция.
— Прошу к столу, — пригласила она. — Обед готов.
— Мне сейчас не до еды, — махнул рукой папа. — И потом, Лукреция, ведь господин Му вас рассчитал, что же вы продолжаете о нас беспокоиться? Спасибо вам за всё, можете идти домой. Поймите, я в таких обстоятельствах, что не смогу оплачивать ваш труд…
— А кто вам сказал, господин Аланс, что я оплаты требую? Чай, понимаю, что сейчас у вас творится на душе, да и в кармане. А только так я думаю, что не только из-за денег люди друг другу помогают. Сколько вы здесь будете ещё, столько и я, Не брошу я вас с Авророй. Девочку вашу я полюбила, да и вы хороший человек.
— Спасибо вам, Лукреция, на добром слове, и за желание помочь. Действительно, мне может понадобиться ваша помощь. Может быть мне придётся отлучаться, съездить к адвокату или по другим делам. Я буду очень рад, что с Авророй будет кому посидеть.
— Ну и ладно, — сказала Лукреция. — А сейчас — к столу, а то всё остынет. Ишь, не до еды им! Да если у человека беда, разве он на голодный желудок с ней справится?
— Вы, Лукреция, человек удивительной души, — сказал папа, — нам с дочкой повезло, что мы встретили вас.
— Самая обыкновенная у меня душа, — вполголоса проворчала Лукреция. — Просто пришлось и мне горюшка хлебнуть, вот и когда у других душа болит, как свою я эту боль чувствую.
До вечера отец Авроры бродил по руинам разрушенной стены, что-то фотографировал, отбирал пробы и образцы. А после ужина и ухода Лукреции сказал что у него болит голова. Лучше сейчас ему будет лечь и заснуть.
Это было на руку Авроре. Она решила сегодня же ночью сходить к Левиафану, покормить его напоследок и попрощаться с ним. Что поделаешь! Хотя было очень жалко этого несчастного гигантского головастика, но жил же он без неё раньше, авось, проживёт и сейчас. Хуже другое. Где теперь раздобыть деньги на мамино спасение? И вдруг господин Му засудит отца и посадит в тюрьму? Тогда Аврорв останется одна на всём белом свете. Это было так страшно…
Отец не засыпал очень долго. Аврора несколько раз подходила к его двери, и через дверную щёлку слышала, как он ворочался и вздыхал, а иногда даже вставал и ходил из угла в угол.
Наконец, всё стихло, и Аврора, захватив побольше всякой еды (пускай маленький Левиафан поест напоследок!), вылезла в окно и помчалась через ночной сад к пруду.
Левиафана не пришлось даже звать. Он, казалось, ждал её, плавая неподалёку. Как всегда, первым делом он заявил, что хочет есть.
Когда последний кусочек был проглочен, Аврора вкратце рассказала маленькому Левиафану о том, что произошло, и закончила тем, что на днях они с отцом уезжают, так что эта их встреча — последняя. Реакции, которая последовала, Аврора никак не ожидала. Она думала, что бывший мальчик Доминик огорчится, скажет, что привык к ней, что ему грустно расставаться… Но…
— Как, уедешь? А кто меня теперь кормить будет?!
Все его мысли были только о себе самом. Это было последней каплей, и Аврора зарыдала.
— А тебе так и надо! Ты совсем ни о ком не думаешь, кроме себя! У меня там мама… умирает! (Аврора в первый раз произнесла вслух это ужасное слово). Денег на лечение нет! Папу могут в тюрьму посадить! А со мной что будет? А тебе лишь бы поесть!
Она плакала, а Левиафан молчал и только иногда
