Между тем в доме снова послышались рыдания. Они постепенно стихли, и тогда Сибирцев услышал наконец то, чего ждал.
— Яков, — заговорила Маша, и голос ее напрягся. — Ты кто? Скажи мне честно. Может, ты бандит?
Яков как-то странно, с натугой рассмеялся. Очень искусственный получился у него смех.
— Ты с ума сошла, Машка… Ну какой же я бандит?.. А что ты слышала про бандитов?
Сибирцев замер.
— Я слышала, что сюда идет банда.
— Кто тебе сказал?
— Мне? Ну это сейчас неважно, в селе говорят. Люди проезжие предупредили. Так кто же ты тогда?
— Предупредили, говоришь?..
— Яша, Яшенька, родной мой! — всхлипывала очнувшаяся Елена Алексеевна. — Живой, кровинушка моя! Я не верила, не верила, что тебя нет… Живой!
— Подожди, мама, — перебила Маша. — Ты мне не ответил, Яков.
— Машка, да что с тобой? Ты что, не рада меня видеть? — В голосе Сивачева прозвучала растерянность. — Мы, между прочим, сюда пришли, чтобы уничтожать бандитов… Понятно тебе? Только вот не знаем, где сейчас местное начальство, где… — он запнулся, — наши? Много их?
Маша молчала. Как хотел помочь ей Сибирцев!.. Но оставалось только затаиться и слушать. Слушать…
— Откуда же я знаю?.. Я из дому не выхожу… Много, наверно.
— А где они, в церкви засели или в другом месте? Где сельсовет? А?
— Не знаю, Яша… Ничего не знаю…
— Яшенька! — Это снова Елена Алексеевна. — Господи, дождались наконец. Маша, а где же?..
— Мама! — перебила Маша, в голос ее зазвенел. — Подожди, я сама! Яша, а почему же вы ночью, как воры?..
С террасы послышался громкий стук. Сивачев прошел через комнату, где спал Сибирцев, и открыл дверь, впустив Власенко. Его силуэт четко обрисовался на фоне освещенного дверного проема в зал. Они подошли почти к самому окну, под которым притаился Сибирцев, и негромко заговорили.
— Ничего не удалось узнать, — пробормотал Сивачев. — Говорит, много… Черт его знает!.. Придется тебе, Власенко, языка добывать. Душу из него вынь, но узнай, какие тут силы и где они. Узнаешь, сразу подтягивай за собой казачков. Перед самым рассветом ударим. Вот уже светлеет маленько. Начинайте по обстоятельствам без меня. Сегодня твоя ночь, Власенко.
Власенко молча выслушал атамана, молча же повернулся и ушел, затворив дверь.
В саду уже отчетливо слышались топот ног, фырканье лошадей, зазвенели уздечки, приглушенный говор. Видимо, казаки уже собрались и ждали только сигнала. Как же предупредить-то своих? Вся надежда на то, что там, у церкви, не такие раззявы, как те покойники у брода. Там не заснут и цигарками размахивать не станут.
— Ну, так о чем ты собиралась рассказать! — снова заговорил Сивачев, вернувшись в зал.
— Я? — удивилась Маша. — Не помню. Это ты не ответил на мой вопрос. Почему вы как воры?
— Маша, что ты говоришь? — вмешалась мать.
— Какие воры? — возмутился Яков. — Не твоего это ума дело, Маша.
— Ну хорошо, пусть так… Дело в том, Яков, что нам… Вернее, мне сообщили, что ты погиб… как герой где-то там, на Дальнем Востоке. И твои часы передали… Понимаешь?
— Какие часы?
— Твои. То есть папины, ну те, что у тебя были… Вот мы и решили, что тебя нет… И теперь так неожиданно…
— Кто передал? — Голос Сивачева напрягся.
— Твой товарищ. Был и передал.
— Какой товарищ? Ничего не понимаю. Мама, о чем она говорит? Погиб, передали часы — чепуха какая-то. Может быть, ты?..
— Мама! — снова воскликнула Маша. — Я не вижу, Яков, что тебе неясно. Ты хочешь знать, как зовут твоего товарища? Отвечу: Михаил Александрович. Ты его разве не помнишь? Сибирцева? Вы же с ним вместе были.
— Сибирцев? — протянул Сивачев. — Убей, не помню. А где он?
— Ты разве его не помнишь, Яков? — медленно спросила Маша.
— Я спрашиваю, где он? Отвечай! Где ты его видела?
— Успокойся, Яков, — устало и тихо ответила Маша. — Его здесь уже нет.
— Нет?.. — Сивачев, видно, успокоился, помолчал и после паузы сказал небрежно: — Ну нет, так нет. Жаль, хотелось бы с ним увидеться. Давно мы с ним расстались… Так это он, выходит, меня похоронил? А ты что же, Маша, желала бы видеть меня мертвым?
Ответа не последовало.
Сибирцев не видел ничего: ни, вероятно, изумленной Елены Алексеевны, ни, судя по сказанному, помертвевших глаз Машеньки, которая, конечно же, поняла, кто такой Яков и теперь сама хоронила его уже навсегда, ни выражения лица Якова. Интонации донесли до него суть той трагедии, которая разворачивалась в доме.
Маша… Он скрывал от нее, молчал, а она все-все понимала. Разобралась сама и теперь открылась перед Сибирцевым всем своим мужеством. Ах, Машенька, за что же тебе-то такое горе, за какие грехи?..
— Мама, — снова заговорила Маша, — ты сегодня очень устала. Идем спать. А Яша от нас теперь не уйдет, правда, Яков? Ты ведь больше не бросишь нас с мамой? Ну вот и хорошо. Помоги мне маму уложить. Идем, мамочка. А утром и поговорим, и порадуемся.
Свет ушел из зала. Видно, Маша с братом повели мать по коридору в ее спальню. Сибирцев беззвучно раскрыл ставни и, перевалившись через подоконник, подтянулся в комнату. Закрыл за собой ставни и, неслышно подойдя к двери, задвинул щеколду. Где-то в глубине дома слышались голоса, но слов Сибирцев разобрать не мог. Наконец снова из коридора показался свет, и Яков с Машей вошли в зал. Сивачев сел на стул, вытянул ноги.
— Ну а теперь, Мария, рассказывай мне все. Все как есть. Обещаю тебе также все рассказать. Ничего не утаю… Так где и при каких обстоятельствах ты видела этого Сибирцева? Что он тебе про меня говорил?
В этот миг тишину разорвал залп. Следом за беспорядочными винтовочными выстрелами затрещал пулемет. Донеслись крики, ржание, и все слилось в едином громе ночного боя.
Сивачев вскочил со стула, распахнул ставни, ударом вышиб окно в зале и перевесился через подоконник, пытаясь, видимо, определить, что происходит в селе.
— Что это, Яков? — вскрикнула Маша.
— Что? — удивился Яков. — Наверно, напали бандиты, о которых ты слышала, и теперь мы ведем с ними бой. — В его словах послышалась откровенная издевка.
Маша тяжело опустилась на стул, уронив лицо на руки. Сивачев захлопнул ставни и сел напротив.
— Ну, так что же Сибирцев? — усмехнулся он.
— Здесь я, Сивачев, — негромко сказал Сибирцев, входя в зал. — Руки, руки, — спокойно добавил он, поднимая наган и видя, как Яков схватился за кобуру. — Встать!
Сивачев медленно поднялся, держа раскрытые ладони на уровне плеч.
Маша, подняв глаза, с ужасом переводила взгляд с Сибирцева на брата.
— А теперь, Сивачев, расстегни ремень и сбрось портупею. Одно лишнее движение — стреляю.
