— Разве тут уследишь?
— Товарищи, вещи пропали! Кто видел?
Во втором и третьем купе он тоже ничего не узнал.
— Здесь уже спрашивал какой-то мужчина, — сообщили в четвертом.
Неожиданно Денисов увидел две одинаковые сумки, занимавшие всю нижнюю полку.
— Чье это?
— Когда мы вошли, они уже стояли.
Послышался толчок — поезд двинулся.
— Товарищи, чьи сумки?
На голоса в купе пробилась женщина.
— Господи! Как вы нашли?!
— Ваш муж поставил их в чужое купе…
Денисов устремился по забитому людьми проходу назад. Навстречу, энергично работая локтями, двигался потерпевший. Как пловцы на дистанции, не видя друг друга, проследовали они каждый по своей дорожке.
Проводница закрывала тамбур.
— Нельзя, — крикнула она Денисову, — теперь только через два часа!
— Милиция, уголовный розыск.
Его тон не позволил усомниться. Денисов поднял крышку, закрывавшую подножку.
— Осторожнее!
Он спрыгнул с поезда за выходными стрелками.
Блохин ждал Денисова в конце платформы.
— Думал, в Баку уедешь, — Блохин перегнулся, подавая Денисову руку.
— Спальных мест не было…
Денисов прошел сначала в автоматическую камеру хранения. Здесь было тихо, аккуратно пронумерованные ячейки поблескивали матово-черными рукоятками своих электронных устройств. Потом на эскалаторе поднялся в центральный зал.
Огромный зал был пуст. Закрылись окошки касс и справочных бюро, исчезли дежурные. Непривычно ярко блестели скрытые всегда от глаз тысячи квадратных метров вымытого к утру торжественного карельского гранита.
«Вот он и прекратился, нескончаемый, длиной от одного праздника до другого, поток пассажиров», — подумал Денисов.
31 ДЕКАБРЯ, 23 ЧАСА 10 МИНУТ
Илья вышел из электрички, спрыгнул с платформы и пустырем зашагал к оврагу.
Ветер, который на вокзале не чувствовался, завывал здесь длинно, тоскливо. Впереди, на бугре, чернел забор мебельной фабрики. Тропа вела к мосткам, построенным для рабочих, живших по ту сторону оврага.
Пройдя метров триста по пустырю, Илья резко повернул назад, присел на корточки и замер. Позади никого не было. Ни один подозрительный звук не доносился и от домов, вплотную подходивших к пустырю сбоку.
Илья немного подождал, поднялся и стал осторожно спускаться по склону оврага.
Туман постепенно рассеивался.
На дне оврага бурлил ручей. Благодаря отходам мебельного производства он не замерзал даже в самые лютые морозы.
Илья спустился по склону. В том месте, где ручей втягивался в бетонированную трубу, он присел и снова огляделся. Ледяной наст со вмерзшим в него камышом держал еще крепко. Илья вынул из-под пальто сверток, положил на наст, потом заголил руку и окунул в холодную воду.
Банка была на месте. Илья достал ее, проверил герметически закрывающуюся крышку. В банке лежал капитал, предназначенный для покупки дачи. Илья переложил деньги из кармана в банку и снова тщательно ее закупорил.
Теперь он был совсем близок к цели: прописка — и сразу домик в Подмосковье.
Илья поднял сверток с наста: пора было уходить.
Обратный путь к домам оказался много легче. Дождь начал затихать. Прижимая сверток локтем, Илья поднялся наверх, прямиком быстро приблизился к жилому массиву. По случаю праздника на этот раз в домах не было ни одного неосвещенного окна.
Илья нашел дом, поднялся на восьмой этаж.
— Вы?! — принимая сверток, хозяйка затрепетала. — Догадываюсь, что это. Хрусталь? — она пожала руку красноватыми, крепкими, похожими на мытую морковь в пучке пальцами. — Очень тронута, спасибо. Все в сборе. Он должен сейчас подъехать, уже звонил… — Ждали начальника ЖЭКа, который обещал помочь в прописке.
Илья снял пальто, закурил, подошел к зеркалу. Из овальной рамки на него глянуло несколько помятое лицо тридцатилетнего мужчины.
Илья поправил галстук.
«…Этот костюм, рубашка, чистое лицо, руки — разве легко было содержать себя в чистоте, когда приходилось ночевать где попало — на вокзальных скамьях, даже в подъездах?! Сейчас самое страшное позади! Есть деньги, квартира, правда, еще нет прописки…»
В передней раздался звонок — Илья вздрогнул. Проклятые нервы.
— Наконец-то! — хозяйка пошла кому-то навстречу, послышался звук поцелуя. — А мы уж совсем заждались!
— Погода-то какая! — ответил густой бас. — Еле нашел такси — вся Москва как с цепи сорвалась!
Илья прошел в гостиную.
— Это племянник Виктора, учитель труда в школе в Юрюзани и студент-заочник института иностранных языков, — начальнику ЖЭКа надо было говорить правду — все равно узнает из документов.
— Помню, — начальник ЖЭКа оказался старым, с лицом, изрытым морщинами. — Я уже зондировал почву, молодой человек, кажется, все будет в порядке. — Кивнув Илье, он снова повернулся к хозяйке. — Так что у нас на столе, так сказать, главное, мать? На что держать прицел? Грибы? Соления?
Чтобы не мозолить глаза, Илья незаметно удалился.
Одна из хозяйничавших на кухне женщин пристально посмотрела на Илью.
— Вот кого мы попросим открыть консервы! Люблю, когда мужчины накрывают стол: красиво получается…
Другие женщины его не интересуют, хотя он в браке уже восемь лет. Он любит жену. Это как страсть. Как она сказала ему перед отъездом? «Страсть» и «страдание» — слова, даже этимологически связанные друг с другом. То же и в немецком — «ляйденшафт» и «ляйден». У нее определенные способности к языку. Нет, он не ошибся, когда настоял, чтобы она бросила счетоводство и тоже пошла в иняз. Тесть был против: две специальности тесть считал на свете по-настоящему стоящими — бухгалтера и часового мастера… Да еще врача!
«Сейчас другое время, — доказывал Илья тестю, — о куске хлеба можно не заботиться, а вот о машине, о даче… — они сидели у тестя в избе и, разговаривая, смотрели на вытянувшуюся вдоль забора поленницу, — если не будете нам мешать, обещаю, она будет счастлива. Я слов на ветер не бросаю». Это был еще один вексель, по которому теперь следовало расплачиваться. Тесть молча пил чай, размачивая в стакане сушки. Будь он покрепче, лет десять назад, он бы не потерпел у себя за столом таких разговоров. «Она будет учиться заочно, уедет со мной в Юрюзань. Но и там мы надолго не останемся, переедем в большой город». — «Каким же это таким путем?» — «Посмотрим…» — «Не пойму, — тесть помолчал, — будто вся жизнь в этом — машина, дача…»
Облезлый хозяйский дог вошел в кухню, прижался мордой к колену Ильи.
— К столу! К столу! — закричали из комнат.
«Откуда же такое чувство, будто что-то обязательно должно случиться? Будто взялся обучить грамоте этого старого дога, прозаложил голову: или он научится читать, или моя голова с плеч долой! И с кем-то из нас неминуемо что-то произойдет…»
