пригибаясь, готовая сесть на корточки, если странная незнакомка вдруг обернётся. Но та смотрела только вперёд и по сторонам. Шла она неспешно, срывая время от времени колоски и бросая их.
Конечно, нельзя сказать, что мороз прополз по спине Маринки только от неожиданности и сразу её оставил. Ведь мертвецов она не боялась лишь потому, что не верила в их способность производить какие-то действия, кроме как разлагаться, а тут собака вдруг стала женщиной! Ничего себе! Но сильнее страха была досада, что никто не поверит, если начнёшь рассказывать. Да и как расскажешь? До тёти Иры мигом дойдёт, и не миновать порки за променад возле леса. Так что, придётся об этом деле крепко молчать, как она молчала в начале лета о кабане, который вышел из леса и кувыркался в поле. Даром она тогда натерпелась страху! Никто о том кабане так и не узнал. А теперь об оборотне никто не узнает. Обидно было до слёз.
Женщина, меж тем, приблизилась к перелеску и побрела вдоль него. Тропинка там была шире, и если бы незнакомке вздумалось обернуться, Маринка была бы сразу ею замечена, продолжай она идти за ней по пятам. Потому Маринка двинулась перелеском, среди кустов и деревьев с цепкими сучьями. Они до крови раздирали лицо и руки, а кое-где вынуждали передвигаться ползком. Жгучая лесная крапива кусала за ноги. Но Маринке было не привыкать к таким испытаниям, и босая женщина не ушла далеко вперёд. Маринка ни на секунду не упускала её из виду. Она боялась лишь одного – скатиться в овраг, по краю которого пробиралась. Он был глубок настолько, что когда Петька наткнулся в нём на гадюку, Маринка с Машкой, стоявшие наверху, домчались до Кабанова раньше, чем Петька вылез. Потом он, правда, сказал, что не торопился, но это было точно враньё.
Подумав про Петьку, Маринка в ту же секунду его увидела. Он стоял на кромке оврага, и, согнув ствол орешника, рвал орехи. Заметив крадущуюся Маринку, он открыл рот с очевидной целью что-то сказать. Сделав страшный взгляд, Маринка прижала палец к губам и одним движением глаз указала Петьке на объект слежки. Петька вмиг оценил серьёзность сложившейся ситуации. Он пошёл бок о бок с Маринкой. Под его кедами не хрустел ни один сучок.
– Шпионка? – только и спросил он, не сводя прищуренных глаз со стройных и длинных ног незнакомки – ему уж было тринадцать.
– Оборотень.
Петька хладнокровно кивнул и вынул из кармана рогатку. Видимо, он знал об оборотнях нечто такое, чего Маринка не знала, и счёл не лишним держать оружие наготове. Они прошли за женщиной перелесок. Дальше был спуск к ручью, от ручья – подъёмы на Верхнюю Кабановку и Кабаново. Остановившись у спуска, женщина огляделась по сторонам. Петька и Маринка едва успели плюхнуться наземь. Густые заросли клевера скрыли их. Маринка увидела лицо женщины. Оно было очень красивым, хотя глаза казались холодными и бесцветными, как покрытое изморозью стекло. Маринку пробрала дрожь. Именно такой она представляла Снежную королеву. Если и была разница, то лишь в цвете волос, под вечерним солнцем казавшихся очень яркими.
Но внезапно красавица повела себя, мягко говоря, не по-королевски. Стоя спиной к Маринке и Петьке, чуть приподнявшимся на локтях, она задрала подол, спустила трусы до пяток и осторожно, чтобы не разозлить какую-нибудь пчелу, присела на корточки. Петька ахнул. За него можно было порадоваться. Маринка, которая созерцала голую задницу с меньшим трепетом, разглядела на ней какие-то линии ярко-красного цвета, пересекавшие щель. О том, что это за линии и откуда они взялись, думать было некогда, потому что растерянность Петьки длилась недолго. Раньше, чем женщина завершила мокрое дело, он вытащил из кармана камешек, зарядил рогатку и хорошенько прицелился, оттянув резинку почти на длину руки.
– Идиот! —коброй прошипела Маринка. Но было поздно – резинка хлопнула, камешек просвистел и угодил в цель с десятиметрового расстояния. Голопопая королева взвизгнула и вскочила, прижав ладонь к ягодице. Судорожно натягивая трусы, она повернулась. Её глаза были и растерянными, и злобными.
Только через несколько лет Маринка, в тысячный раз детально перебирая в памяти те мгновения, догадалась, почему Петька после своей проделки не ткнулся сразу лицом в траву, как она, Маринка. Он, видимо, полагал, что женщина от растерянности и ужаса повернётся к нему с трусами на пятках. Как бы то ни было – когда женщина повернулась, Маринка вновь лежала плашмя, а Петькина белобрысая голова торчала над лопухами и клевером. Приглядевшись к нему, подстреленная красавица улыбнулась, одёрнула сарафан и нежно спросила:
– Тебе не стыдно?
Петька, смутившись, что-то пробормотал.
– Ты сделал мне больно, мальчик, – сказала женщина.
– Извините, – прохрипел Петька.
– Ты что, следил за мной?
– Да, следил.
– Откуда?
– Оттуда.
И Петька махнул рогаткой в сторону дуба. Женщина поглядела туда, куда он указывал.
– Так откуда? От леса, что ли?
– Почти.
Помолчав, дама улыбнулась ещё приятнее и спросила:
– Хочешь меня домой проводить?
Петька засопел.
– А где вы… где ты живёшь?
– В Верхней Кабановке.
Петька поднялся, и, запихнув рогатку за пояс, подошёл к женщине.
– Ну, давай провожу, чего там, – проворчал он, стараясь говорить басом. По росту он ей не уступал. Она рассмеялась, дёрнула его за ухо, и они спустились к ручью. Красавица перешла его, без гримас ступая по острым камешкам. Петька с места перескочил. Маринка из клевера наблюдала, как они поднялись по крутому склону бугра к Верхней Кабановке и завернули к первому дому. Дом тот – бревенчатый, с низкой крышей, стоял слегка на отшибе. Десятки раз Маринка разглядывала его, когда проходила мимо, и не могла понять, обитаем он или пуст. Оконные стёкла были все целы, но так замутнены пылью и паутиной, что ни один предмет сквозь них не просматривался. Ни разу Маринка не видела свет за ними, дым из печной трубы при ней никогда не шёл, дверь не открывалась. Около дома росли одни лопухи, однако сквозь них тянулась к крыльцу тропинка. Миновав дом тот, Маринка сразу переставала думать о нём и ни у кого потом про него не спрашивала. Она не увидела, как босая тётка с Петькой вошли, потому что дверь была с другой стороны. Но она услышала, как дверь скрипнула, затем – хлопнула.
От Москвы шла туча. Нижний край солнца почти уж коснулся поля. Вскочив, Маринка кинулась вниз, к ручью, а потом – наверх, но не на бугор, к Кабановке, а на гору, к Кабанову. Она решила всё рассказать тёте Ире. А как иначе? Ей было страшно за Петьку. История-то прескверная! Но по мере подъёма страх пропадал, и, в конце концов, Маринка решила не нарываться на неприятности. Эта тётка наверняка поняла, сказала она себе,
