– Ив-ваныч!! – по-медвежьи проревел он. – Валентин Иваныч! По-помилосердствуй! Конец, видно, мне…
– Ну, Юра! – растерянно проговорил Сизов, пытаясь поднять его. Оглянулся: люди стояли вокруг, молча глядели на них. – Вставай. Есть, поди, хочешь.
Он торопливо развязал мешок, достал то, что попало под руку из приготовленного в дорогу – кусок пирога с капустой, отстегнул флягу с еще не остывшим крепким чаем.
Красюк жадно жевал пирог и смотрел на Сизова незнакомыми жалостливыми глазами.
– Я ведь к тебе… шел, – сказал он, торопливо глотая куски пирога, и слова его с трудом можно было разобрать. – Обозлился прошлый раз… Думал, все, продал кореш… Ушел, на себя понадеялся… – Он вдруг вскинул потеплевшие глаза, спросил: – А что, война кончилась?
– Нет, Юра, не кончилась. Только начинается война-то. – Сизов помедлил, словно раздумывая, говорить или нет. – Плохо дело-то, Юра. На днях немцы… Киев заняли…
– Брось трепаться, – засмеялся Красюк и от смеха закашлялся. – Не может такого быть.
– Заняли, Юра,
– У меня ж там мама…
Он перестал есть и молча, с надеждой смотрел на Сизова.
– Как же так? А чего же наши?
– Драка идет, Юра, о какой и не думали. До конца, насмерть. Тысячами люди гибнут.
Красюк долго молчал, думал. Потом полез за пазуху.
– На, – сказал он, подавая самородок. – Тебе верю. Пускай на это хоть пушку сделают.
Подошел Ивакин, взял самородок, поцарапал ногтем, прикинул на руке вес и, ничего не сказав, вернул Сизову, отошел.
– Ты вот что, Юра, – сказал Сизов, подавая самородок Красюку. – Сам его отнеси.
– Куда?
– В поселок. Придешь в милицию, расскажешь…
– Они же мне… на полную катушку.
– Авось и не на полную. Сам ведь придешь. Скажешь, бежал от медведя, а потом заблудился.
– Пошли вместе, Иваныч? – тихо попросил Красюк.
– Нет, Юра. Получится, что я тебя поймал и привел. А ты должен сам, понимаешь? Совсем иначе будет: пришел сам. И самородок сдашь. Все-таки зачтется.
– На войну буду проситься, – сказал Красюк.
– Я тоже просился. А мне говорят: тут твой фронт, Стране металл нужен.
– Пока ты его добудешь, война кончится.
– После войны металл тоже потребуется. И вообще речь идет об освоении всего этого края.
– Ага, железные дороги в тайге, города, набережные…
– И пивные, – усмехнулся Сизов.
– Ага. Помню, мечтали. У озера. Но я на войну буду проситься.
Он сунул самородок куда-то в глубину своих лохмотьев, торопливо сжевал остатки пирога, запил большими глотками чая, отдал Сизову флягу и, не попрощавшись, пошел по тропе. Туман таял, вдали серыми расплывчатыми пятнами уже просматривались дома Никши.
– Что ты ему голову морочишь? – услышал Сизов голос Ивакина. – Разве это золото? В этом камне больше меди да олова. Кто-то плавил да выбросил, а он подобрал.
– Не в золоте дело. Человек на дорогу выходит, – тихо сказал Сизов. – Знаешь, я задержусь на денек. Потом догоню.
– Боишься, сбежит?
– Не боюсь. Но поддержать человека надо. Попробую выяснить, нельзя ли его к нам забрать. На войну едва ли пустят, а в экспедицию могут. А? Под нашу ответственность. Здоров мужик-то, пригодится…
Сизый редеющий туман застилал дали. Во всей этой белизне было единственное ясно выделявшееся пятно – согнутая фигура Красюка, упрямо и размеренно шагавшего по тропе к поселку.
Фантастическая повесть
Батиевский сбросил скорость, и танк сразу перестап трястись и раскачиваться. Дорога пересекала полуразрушенный временем моренный вал – след древнего ледника. У бортов танка проплывали выпиравшие из-под слоя маслянисто-коричневой почвы каменные останцы и валуны, поросшие красивыми радужными перьями. Дальше дорога ныряла в узкую долину, петляла между плоскими увалами и скрывалась в клыкастой стене горной гряды.
День угасал. Яркая голубизна неба потускнела, на западе оно было еще свежее, чистое, будто умытое дождем, а на востоке клубилась сине-фиолетовая мгла, рождающая далекий глухой рокот: особенностью погоды на Юлии были шквальные ночные грозы с ураганными ветрами и смерчами.
– Не успеем, – сказал нервно Шубин. – Через час стемнеет и…
– Танк выдержит. – Батиевский снова увеличил скорость.- На всякий случай проверь груз, что надо – закрепи.
Через час стемнело. Первый порыв ветра взвихрил песок на гребне холма и бросил на броню машины. Гремело уже отовсюду, грохот волнами перекатывался по всему небосводу, хотя обычных для земных гроз молний не было – шла сухая и темная юлианская гроза.
– Груз я проверил, – сказал Шубин, останавливаясь за креслом Батиевского. – Давай наденем скафандры, все спокойней.
– Надевай. Я сообщил на базу, Молчанов тебе привет передает, говорит, чтобы не рисковал, а то ты отчаянный.
– Ну уж и отчаянный, – усмехнулся Шубин, заметно успокаиваясь. – Что будем делать, Витя? Двигаться в этой теснине рискованно, а искать пристанища поздно, да и негде.
– Ничего, пробьемся.
Грохот, вой и гул грозы достигли такой силы, что Батиевский приглушил громкость внешних звукоприемников. Один раз он попытался выехать на крутой берег, надеясь с помощью локаторов поискать поблизости мало-мальски пригодное убежище, но напор ветра был так силен, что едва не опрокинул пятисоттонную машину, и Батиевский решил больше не рисковать. Глубина русла высохшей реки была пока достаточной, чтобы ураган проносился над танком, не задевая его антенн, и, хотя они давно уже потеряли дорогу, Батиевского это не беспокоило, потому что ложе бывшей реки должно было привести их к горной гряде, а там им был не страшен никакой ураган.
– Может, лучше… – начал потерявший былую уверенность Шубин и не договорил.
За одним из поворотов дорогу преградила неясно видимая черная масса, вершина которой уходила на неведомую высоту. Лучи прожекторов уперлись в ее подножие, высветив бугристую, в складках и наростах, поверхность скалы.
Батиевский резко затормозил.
– Там вход, – закричал вдруг Шубин. – Витя, давай туда, видишь?
Батиевский и сам заметил в только что бывшей сплошной стене широкое отверстие, в которое, пожалуй, прошел бы и танк. Но ведь отверстия до этого не было… Или он так невнимателен?
– Ну что же ты? – орал обрадованный Шубин. – Здесь и переждем. Давай вперед, дырка такая, что и планетарный разведчик пролезет, не то что наш «Мастифф».
