— Михаил Яковлевич, — представился Ярцев, пожав вялую ладонь замначальника.
Воробьев со свойственной ему иронией заметил:
— Валентин Афанасьевич, у тебя такое выражение лица, словно ты сейчас проглотил что-то очень кислое. Не рад гостям? Успокойся. Мы не с инспекторской проверкой. У нас свои конкретные вопросы.
— Что ты, Юрий Юрьевич, — слабо улыбнулся майор. — Тут совсем иная причина. Да вы садитесь, пожалуйста.
Полковники сели по обе стороны приставного столика и внимательно посмотрели на Шилова.
— У нас горе, — тяжело вздохнул майор. — В Сочи вчера среди бела дня утонул наш начальник колонии, подполковник Зыков Семен Иванович. Это печальное сообщение с сочинского курорта я получил буквально час тому назад. Какое уж здесь настроение.
— Как это — утонул?! — воскликнул Воробьев, ошарашенный новостью. — Насколько я осведомлен, Семен Иванович, превосходный пловец. И на здоровье не жаловался. Может, пьяный полез в море? Но спиртным он вроде не злоупотреблял.
— Алкоголя в организме не обнаружено, — покачал головой майор. — Но он любил дальние заплывы. Может, не рассчитал силы?
— Мне это очень не нравится, — обронил Ярцев. — Почему-то трагедия с начальником случается именно в тот момент, когда в его колонии происходят странные события. И далеко от берега это произошло?
— Спасатели говорят — метрах в двухстах. Они видели, что мужчина плыл спокойно и вдруг стал вести себя как-то неестественно: крутиться на месте, нырять столбиком, размахивать руками, будто начал траву косить. Они поспешили к нему на катере, но опоздали. Пловец нырнул в последний раз и не вынырнул. Аквалангисты обнаружили его тело только через полчаса в пятистах метрах от места происшествия. Это их озадачило: полагают, что утопленника за это время могло снести самое большее метров на сто. Вот так. Жаль Семена Ивановича. Он был хорошим человеком. И как начальника мы его любили. Строгий был, но справедливый. Таким он и останется в нашей памяти.
— Ты веришь в его естественную смерть? — задумчиво спросил Воробьев.
— Я уж и не знаю, что думать, — пожал плечами Шилов и вновь взял в руки фотографию.
— Это он? — спросил Ярцев и взял у майора цветной снимок.
— Да.
С фотографии на Ярцева смотрел подполковник с большими залысинами на высоком лбу и печальным взглядом серых глаз.
— Он человек семейный?.
— Жена — врач и два сына. Младшему семь. Старший юридический институт окончил и сейчас учится в аспирантуре. Хорошая была семья, дружная.
— Зыков уезжал на курорт с женой?
— Один. Первый раз. В этом году у супруги не сложилось с отпуском. Ее недавно назначили главным врачом и попросили повременить с отпуском. Семен Иванович не хотел уезжать один, но жена настояла. Он сам мне об этом говорил. — Вздохнув в очередной раз, майор продолжил: — Через три часа самолет, группа наших офицеров вылетает за телом погибшего.
— Да-а, не в добрый час мы к вам пожаловали, — покачал головой Воробьев. — Наши соболезнования семье Семена Ивановича и сослуживцам по работе.
Шилов кивнул.
Повисла короткая пауза. Первым нарушил ее полковник Ярцев.
— Валентин Афанасьевич, вас не удивляет то обстоятельство, что мы даже не заикнулись о заместителе начальника по режиму майоре Ляховиче, убитом в ресторане? Он преступник. У нас имеются веские неопровержимые доказательства.
На заявление Ярцева Шилов ответил как-то безразлично:
— Я не удивлен. Чувствовал, что Ляхович проворачивает какие-то свои делишки, но конкретно у меня на него ничего не было. Я говорил однажды с начальником, но Семен Иванович махнул рукой и сказал: «Валентин, не трогай Ляховича. Это страшный человек. Я хочу спокойно доработать до пенсии. И тебе того желаю. Не суйся в те дела, которые не касаются конкретно твоих служебных обязанностей». На этом наш разговор тогда и закончился. Я и следователю вчера все это сказал. Говорил и о том, что мне ничего не было известно о подпольной лаборатории, где печатали фальшивые деньги, и о том, что мне ничего не известно о распространении наркотиков среди заключенных. Собственно, мне больше нечего добавить. Завтра похороны Ляховича. Я на них не пойду. Предполагаю, что никто из наших сотрудников тоже не пойдет.
— Интересные дела тут у вас творятся, — нахмурился Воробьев, — и то, что была устроена инсценировка убийства зэка Баранова, после чего он разгуливал на свободе и совершал новые преступления, тебе, майор, тоже ничего не известно? Можешь ничего не отвечать. Я примерно знаю, что ты можешь ответить. Уверен, что следователи во всем разберутся.
Шилов молчал, потупив голову.
— Нам нужно повидаться с заключенным Неустроевым, осужденным к пятнадцати годам за фальшивомонетничество, — продолжил сухо полковник Воробьев.
— С Неустроевым? — переспросил майор и торопливо нажал на кнопку. — Пожалуйста. Сейчас вас проводят.
Вошел угрюмый здоровенный прапорщик и произнес:
— Слушаю, товарищ майор.
— Митрич, организуй встречу товарищам полковникам с Неустроевым, — приказал Шилов.
— Это можно, — флегматично ответил Митрич, — но ведь Консультант не будет разговаривать. Что зря суетиться?
— Он что — немой? — поинтересовался Воробьев.
— Не немой, но не разговаривает с сотрудниками полиции, — несколько смущенно ответил майор. — Не любит полицейскую форму. Может, вам переодеться в цивильное? Я что-нибудь подыщу.
— Послушай, майор, — сурово оборвал его Воробьев, — не превращай колонию в балаган. Не нравятся мне ваши здешние порядки.
— Извини, Юрий Юрьевич. — Шилов вытер платком вспотевший лоб. — Не могу же я силой заставить его говорить. Но вы не беспокойтесь, я все улажу.
После этих слов майор вытащил из тумбочки блок сигарет «Кент» и отдал прапорщику.
— Возьми. Передай Консультанту и скажи, чтобы отвечал на все вопросы уважаемых полковников.
— Это другое дело, — усмехнулся прапорщик, — за такое курево он может целый день звонить. Только слушайте.
Ярцев и Воробьев многозначительно переглянулись. У Ярцева заиграли желваки, но он смолчал. А Воробьев не сдержался.
— Валентин Афанасьевич, меня просто удивляют твои методы воспитания заключенных.
— Но ведь я хочу как лучше, — вымолвил майор, не понимая, чем не угодил полковникам.
Воробьев махнул рукой и, тронув прапорщика рукой за плечо, сказал:
— Ладно, пошли.
Молча прошли по мрачным, давно не крашеным коридорам, через три железные двери и стали подниматься по железной винтовой лестнице на третий этаж.
Воробьев, наиболее нетерпеливый, спросил прапорщика:
