новое здание, бетонное с огромными окнами, так выглядели почти все заводы и опытные производства НИИ, где Владимиру доводилось бывать на практике, так строили в семидесятые. Коридор не освещён, двери с обеих сторон, а окон нет. Пахнущая волглой нежилой штукатуркой, лежалостью и конторской пылью реденькая темнота после августовского солнышка кажется по-настоящему тёмной. Арик опять светит фонарём. Шаркает по слегка выбитым плитам из мраморной крошки с бетоном. Последняя дверь, прямо в торце коридора, открыта.
– Надо же, повезло, – говорит Раиса Виленовна.
– А что здесь запирать? Уже всё взяли. Гы! – снова усмехается Арик.
За дверью спортзал. У стены – «шведская стенка», пол размечен под волейбол и баскетбол, правда, баскетбольные корзины тоже срезаны – видны маленькие пятнышки копоти на стенах. А в дальнем углу маты. Гора в человеческий рост.
– Вот на этом можно спать. Сколько-то перебьётесь, это же не может продолжаться бесконечно! А там по домам. Тут рядом всё есть…
Рядом действительно есть и уборная, и действующий водопроводный кран, находятся даже ведро и тряпки. Когда Арик с Владимиром уходят, за спиной у них уже начинают наливать в ведро воду. На прощанье, обернувшись, Арик напутствует остающихся:
– Дорогу запомнили? Если нет, можно поизучать, но не всей толпой. Ту будочку без дела не отпирать, там шастают кто угодно! Еда будет там через часок, а дальше…
Успевать за его циркульными шагами непросто, но Владимир старается. Старается и кое-как запоминать дорогу. Они заходят ещё в какие-то здания, идут огромными пролётами, выводящими в ничтожные каморки. Из одной такой каморки Арик звонит куда-то по телефону. Снова идут чистенькими и зелёными заводскими дворами. По Арикову бурканью – «со мной!» – снова оказываются на улице. Уже за воротами вагоностроительного.
– Мне работать надо, – говорит Арик, – а вы дождитесь того… сына солнечного Дилижана и давайте вдвоём назад, в «Запчел». Там вам на пожрать уже собрали, но надо уточнить списки. Возьмёте там у Кристины листок, как в нём сказано, так и напишете. Не пропадёте, вами уже из-за границы интересуются.
9. Кто боится Визенталя
Мягко пропела мелодия звонка. Покосившись на часы – восьми утра нет, кому он может понадобиться в такую рань? – Озолс взял трубку.
– Доброе утро, – сказала трубка по-латышски смущённым басом. – Вы, это, помните… Монтёр я. Есть вопрос, ну, не телефонный. Вы на работе как всегда?
Что ещё надо этому сиволапому, подумал Озолс. Кое-что полезное он в прошлый раз сказал. Ежедневное – или почти ежедневное – присутствие на заводе тоже приносило свою выгоду, не материальную, само собой, но незаменимую. Так что имеет смысл. И он ответил:
– Да, как всегда, э-э-э… господин… Ландсбергс. Можем встретиться в девять у проходной.
Одевался – мёрз. До того, что пальцы на ногах скрючивало. Кофе показался бурдой, пахнул заводской столовой, железом, автоматикой для бедняков. Знал: это организм развинтился, вышел из равновесия, это то, что медики называют вегетососудистой дистонией, всё от теперешней его вредной работы, но коньяк с утра – недопустимо, голова должна оставаться ясной. Лишь в машине удалось как-то сбалансироваться, словно разогнулась, потеплела, встала на место внутри железяка, до того стоявшая колом и очень мешавшая дышать и думать. Перестраиваясь на своём «BMW» в первый ряд перед заводской автостоянкой, он заметил – попробуй такого не заметить – фигуру верзилы-монтёра, который сутулился то ли от предосенней прохлады – как-никак, сентябрь приближался, – то ли от свалившихся неприятностей. Знание его неприятностей может дать шанс избегнуть своих. Более значимых, как тогда, с лифтом. Ну какие у этого типа могут быть проблемы? Он и слова-то такого не знает. Уволят? Перебежит к другому хозяину. Посадят? Таких не сажают, потому что взять с них нечего. Сейчас расскажет, если ещё удастся понять…
– Здравствуйте, господин Озолс.
– Здравствуй. Садись.
Сиволапый идиот плюхнулся рядом с Озолсом, и «BMW» присела на правый бок.
– Господин Озолс, кто это Визенталь?
– Не знаю, – пожал плечами Озолс, притворяясь, что увидел нечто заинтересовавшее его на дороге. Он не хотел, чтобы монтёр видел его лицо, потому что при этом вопросе будто ледяной водой плеснуло вдоль спины, и понадобилось значительное усилие, чтобы не показать вдруг пробравшей дрожи. А эти-то каким образом? Это же охотники за военными преступниками времён Второй мировой. Какое там преступление? Метро строили, и что? Неужели здесь, в Риге, на земле, которую в Германии считали своей чуть не восемьсот лет, было, как это тогда называлось, гетто, трудовой лагерь для евреев? Здесь вроде бы и евреев-то не было до большевистской власти. Кто вообще видел те кальки? Валера? Проболтался где-нибудь в курилке, и теперь все рижские монтёры… Ну, нет, только не это! И вообще без паники. Паника – плохой советчик. Лучше послушать – что этот скажет.
– Приходил один. Корочки казал. Какой-то центр Визенталя. И кого-то ещё. Банкир небось? Гы! – Верзила смущённо задавил смешок и потупил взгляд, как будто понимал, что ржать в разговоре с таким собеседником неприлично.
– Корочки по-латышски были?
– Не-а. Вроде по-английски. И ещё какие-то буквы. Того… Ироглифы.
Облегчение было несказанным. Слава богу, не понимает. Ну откуда такому мордовороту знать иврит? А кстати. Ландсбергс – фамилия, которая только пишется по латышским правилам. Немецкая. При той власти он был бы Ландсберг. Он же еврей? А иначе бы с какой стати в Израиле вообще именно этим кретином заинтересовались?
– Тебя зовут-величают как? А то всё господин да господин, да по фамилии. А ведь мы достаточно давно знакомы, чтобы я мог звать тебя по имени-отчеству.
Имя он знал – Арнольд. Но вдруг назовёт какое-нибудь типично еврейское отчество. Они же все русскоязычные, обращение по отчеству должны ценить.
– Отчества у московских. А я гражданин.
И смотрит обиженно. Даже нет, не обиженно, а рассерженно. Заледенели синие глаза, испарилась куда-то телячья наивность. Кто бы мог подумать, что такой безмозглый может сердиться на хозяина, столько заплатившего. Ведь в тот раз Озолс переплатил раза в два от цены.
– Ну, ладно, Арнольд. Не обижайся. Тогда я просто Янис. У вас в «Эксцельсиоре» старых, постоянных клиентов вообще уважают?
– Скидки дают. Бонусы. Гы! – вся длинная монтёрская морда сияла от радости, что он может что-то рассказать такому важному господину.
– Ну, вот, это тебе такой личный бонус – право звать старого клиента по имени.
Тот снова гоготнул.
– А господин с корочками, с ироглифами – старый клиент?
– Первый раз видал.
– И сложней, чем моя, работа была?
– А ему, того, не по монтёрской части.
– Ты и по слесарной умеешь, я знаю. А работали в банке? Ты сказал – он банкир?
– Не, не работали. Он про вас спрашивал. Я и подумал – банкир. В банке так спрашивают, если кредит надо: работа, да зарплата, да…
– Про меня? – Озолсу не понадобилось прилагать больших усилий, чтобы удивиться натурально; он лишь постарался придать своему
