С шумом, задорно потирая руки и похлопывая, появился улыбающийся Комар.
— А ты, я вижу, хорошо устроился. Не боишься, что фашисты нагрянут? — усмешливо спросил Рабцевич.
— А чего их бояться, мы ж у себя. Вот они нас стали бояться, поняли: неодолим народ, если взялся за оружие. Ты это не хуже меня знаешь.
Вошла старушка в чистеньком шерстяном платье. От него густо пахло нафталином.
На столе появились миски, большой, пышущий жаром чугунок тушеной картошки с мясом, крынка молока, ломти хлеба.
— Кушайте! — с поклоном потчевала хозяйка.
Комар благодарно посмотрел на нее:
— У меня гость важный: друг. Сто лет не виделись.
«Да, — подумал Рабцевич, — не виделись мы давненько». Последний раз Комар был у него, когда Рабцевич возвратился из Испании и возглавил в своем родном Кировском районе отдел здравоохранения. У Комара кто-то заболел из родственников, ему срочно понадобилось редкое лекарство. Рабцевич достал. Договорились собраться семьями, даже день назначили. Но встретиться больше не довелось. В ноябре тридцать девятого, после воссоединения Западной Белоруссии с БССР, ЦК КП(б)Б направил Рабцевича в Брест, где он стал членом Временного управления города и заведующим отделом здравоохранения. В Западной Белоруссии шли революционные преобразования, Рабцевич национализировал больницы, поликлиники, аптеки, конфисковывал медикаменты у частных предпринимателей…
— Не будем терять времени, — весело проговорил Комар и стал раскладывать в миски картошку.
За дверью послышался шум, и в горницу ввалился бородатый мужик гигантского роста с руками молотобойца.
— Да что ж такое получается, Герасим Леонович? — заговорил с порога. — Гнать в шею такого завхоза надо, совсем о людях не думает…
Комар молча повернулся в его сторону.
— У Захарова от сапог одни голенища остались, вместо подметок щепу подвязывает, а завхоз говорит, что нет обувки. Я сам видел у него новенькие сапожки. Куда их дел? Что ж, Захарову лапти, что ли, носить? — напирал вошедший.
— А это ты, Фрол Семеныч, здорово сказал! — рассмеялся Герасим. — Лапти по такой погоде в самый раз. И по болотам в них лазить очень даже удобно — вода вольется, выльется, и нога сухая. — Помедлил. — А сапог у него действительно нема: Василию-пулеметчику отдал — совсем хлопец оказался босой.
Не успела дверь за бородачом закрыться, прибежал юноша. На конопатом раскрасневшемся лице алмазной россыпью блестели капельки пота, в глазах — радостное удивление.
— Герасим Леонович, мы листовку все-таки написали. Почитайте. — И протянул комиссару листок.
Комар, медленно шевеля губами, прочитал, сверкнул глазами.
— Молодцы, хлопцы. Здорово! Перепишите десятка два и сегодня же ночью, как договорились, расклейте. Только на рожон не лезьте!
Когда за вылетевшим из горницы юношей захлопнулась дверь, Комар пояснил с улыбкой:
— Командир в отъезде, дак я верчусь, как бисов сын, — туды, сюды, все надо.
Только принялись за еду, как в дверь постучали и в горницу осторожно вошли и остановились у порога сразу десять человек — старики, старухи, женщины с детьми.
Белобородый старик, опершись на темную от времени еловую палку, глухо откашлялся.
— Да мы, Герасим Леонович, не к тебе… — Он замялся, переступил с ноги на ногу, отчего тихо скрипнула половица. — Тут кажут, у пришлых комиссаром немец. Так мы до него, не откажи глянуть…
— Ну и народ, уже все знают! — раскатисто засмеялся Комар. — Выходи, комиссар, коль народ тебя бачить пришел.
Линке, не зная, как себя вести, нехотя поднялся из-за стола. Он был по-юношески строен. И если бы не морщинки на лице и мешки под глазами, говорящие о пережитом, никто не поверил бы, что он всего на два года моложе Рабцевича.
Старик подступил к нему и, сузив выцветшие глаза, оглядел всего — от хромовых сапог до красноармейской фуражки.
— Гэта так, — старик вздохнул, — и все же немец. Чудно, немец иде против немцев.
— Я, папаша, не против немцев иду, я против фашистов. Вспомните, как у вас в гражданскую войну было: не русский против русского шел или белорус против белоруса, а рабочие и крестьяне — против помещиков и буржуев, — пояснил Линке.
И вновь крестьяне подивились: немец так чисто говорит по-русски, а главное, вместе с партизанами будет воевать.
До утра просидели Рабцевич с Комаром. Обо всем переговорили. Комар рассказал об обстановке в Кировском районе, где успешно действовали несколько партизанских отрядов. Несмотря на наличие в некоторых населенных пунктах (и прежде всего в самом Кировске) фашистских гарнизонов, на частые рейды карателей, хозяевами положения в районе являлись партизаны.
— Главная беда у нас в том, что нема взрывчатки и минеров, — признался Комар.
Рабцевич дружески похлопал его по плечу, успокоил:
— Не горюй, Герасим, поделимся с тобой взрывчаткой, много не дадим, у самих мало, но для начала хватит, потом добудете. Подготовим вам и минеров. Однако и ты сделай одолжение: дай часть своих людей, так-то легче будет освоиться.
Рабцевич тут же приказал Змушко выделить кировцам немного принесенной с собой взрывчатки, поручил Шагаеву, Пантолонову и Жавнеровичу подготовить группу подрывников.
Немного вздремнули. Устроились прямо на полу. Удобства не ахти какие, хозяйка постелила на пол одежду — всю, какую нашла. Главное, что в помещении, а не в лесу или на болоте, посреди мошкары.
Разбудил всех беспокойный Комар. Спал он или нет, но был бодр и весел.
— Вставай, Игорь, посмотри, каких я тебе людей привел. — Еще вечером Рабцевич попросил называть его только по кличке.
— Сейчас, сейчас! — Рабцевич подошел к окну.
На улице выстроили в шеренгу несколько рослых, крепких парней.
— А почему не у всех оружие? — спросил Рабцевич.
— Где ж его взять? — вопросом на вопрос ответил Комар. И тут же добавил: — Они у меня отчаянные, добудут.
Рабцевич недовольно засопел.
— Мне, Герасим, не столько отчаянные нужны, фашиста ведь только этим не одолеешь. Нужны хитрые, смекалистые.
Комар в усмешке прищурил глаза.
— Копаешься?.. Узнаю тебя! Да они ж белорусы, а когда ты слыхал, чтоб белорус да без хитрости был?
Рабцевич обернулся к Змушко.
— Альберт, — это кличка Змушко, — выйди познакомься, отбери, потом я побеседую.
Объяснив Комару, что группа имеет специальное задание и люди нужны проверенные, надежные, Рабцевич отобрал пятнадцать человек.
К обеду, чтобы не стеснять Комара своим присутствием, Рабцевич вывел бойцов за деревню. Остановились в лесу, недалеко от опушки. Для жилья соорудили шалаши, строить землянки не было смысла — все равно скоро уходить.
