прутиком с объявлениями. — Все раскудахтались, будто я лиса в курятнике. А на деле-то — цирк.
— У тебя всегда цирк, — фыркнула Яга. — С этими, как их… конями Пржевальского. На днях один у избы пасся — не от тебя сбёг?
Самоварчиков цапнул новую плюшку и шагнул к выходу. Ежели Ягушенция своей новой жизнью недовольная, так он ей не пацанчик для битья. Сама вляпалась.
— Стой! — прохрипела Родственница. — Есть варианты. Сто пудов результативные. Слушай сюда…
Домовой Василий обвел глазами пострелят. Сейчас он произнесет последнюю фразу, и останется только рассказать, чем все закончилось. И тогда он сможет — наконец-то! — завалиться дома за печку с детективом в руках и забыть о публичных выступлениях до завтра. Какое это будет блаженство!
Он глубоко вдохнул, открыл рот…
— …и после этого леший Самоварчиков пропааал, — пропели пострелята хором.
В перерыве к Василию подошел Сигизмунд. «Мучаешься? — поинтересовался он, с интересом друга разглядывая. — Бледный, как поганка». — «Знаешь что, — взвился домовой, — ты тоже в этом участвовал. Даже хуже — ты меня на все подбил. Давай сейчас вместо меня все дорассказываешь». — «Ну уж нет, — хохотнул болотный хмырь, — сам выкручивайся. Мое дело — сувениры на память. Кстати, сколько их сегодня?» — кивнул он на пострелят. «Двенадцать». — «А сколько осталось?» — «Тридцать пять — сорок». Сигизмунд закатил глаза и что-то подсчитал в уме. «Тремя ведрами обойдусь. Умумыкался я гальку по берегу собирать. Эти жучишки по одному камню не тибрят. Группа пройдет — ведра экспонатов как ни бывало».
Сигизмунд встряхнулся, обдав друга кляксами тины.
— Ну, не дрейфь. В случае чего до дома дотащу.
— Я не кисейная барышня, — проворчал домовой. — В обморок не грохнусь.
…— Эпизод четвертый, — сообщил Василий и смущенно покашлял. Не любил он о себе говорить. — Болотный хмырь Сигизмунд и домовой Василий.
«Куплю средство от зомби. Срочно!»
Василий прочитал объявление в третий раз, почесал затылок и перечитал в четвертый. В благородном сообществе обитателей Забайкальских лесов только Баба Яга создавала объявления вручную шариковой ручкой на мелованной бумаге, но почерк был не ее. Почерк Ягушенции был всем хорошо знаком — все сосны в округе были увешаны предложениями радикальных мазей от радикулита ее личного изготовления.
— Читай, читай, — сказал Сигизмунд. — Сидишь за своей печкой, ничем не интересуешься, ничто тебя не колышит. А тут весь лес в таких объявах. Народ по одному ходить боится, об арбалетах заговорил.
— Бред какой-то. — Василий зажмурился, пытаясь осознать прочитанное. — Откуда в наших лесах зомби?
— Откуда — неведомо, только покусанных уже пол-леса.
— И что, покусанные тоже в зомби превращаются? И потом на других набрасываются?
— В том-то и дело что нет. Просто носятся по лесу с криками и объявления развешивают. Начнешь расспрашивать — никто ничего толком сказать не может. В темноте кто-то напал и укусил, даже не очень больно. И это все.
— Тогда с чего решили, что напал зомби? Может, просто у кого-то крыша поехала?
— Нет, тебе все-таки надо чаще из-за своей печки вылезать. Помнишь, на взлетной площадке Горыныча лежал валун? Так вот, Ягушенция своим бульдозером его сковырнула, отрыла нору, оттуда что-то вылезло и теперь всех кусает.
— Ты сам это видел?
— Не видел. Это моя версия. Кстати, Ягу как раз после этого будто корова языком слизала.
— Версия, значит. Одна? Есть еще? Выкладывай.
Болотный хмырь замялся.
— Только не смейся. Иногда я думаю, что всех кусает старший Самоварчиков. То, что вылезло из норы, укусило его, а он потом взялся за остальных.
— Бред какой-то, — повторил Василий. — Доказательства у тебя есть?
— Ну, не то чтобы доказательства… Позавчера он свалился на меня с дерева и укусил в шею. Я надрал ему уши.
Василий потер переносицу.
— Идем. — Схватив друга за плечо, он потянул его за собой. — Начнем танцевать от печки. В смысле, от норы. Найди веревку покрепче.
Темной-претемной ночью, когда болотные, озерные и наземные обитатели забайкальских лесов давно спали мирным сном, у норы на взлетной площадке Змея Горыныча спорили двое. В норе периодически что-то взвывало замогильным голосом.
— Не буду я туда спускаться, — говорил Сигизмунд, кося на дыру в земле круглым глазом. — Ты знаешь, что там воет? Нет? И я не знаю. Мне еще пожить хочется.
Болотный хмырь плюнул в нору в знак протеста и сложил руки на груди. Василий поморщился. Ситуация складывалась безвыходная.
— Давай рассуждать логически, — начал он.
Сигизмунд мотнул головой так энергично, что в оппонента полетели ошметки тины и клочья шерсти — у хмыря начиналась осенняя линька.
— Знаю я твои логические рассуждения, — проворчал он. — В конце всегда выходит одно и то же: ты придумываешь, я делаю. Давай сегодня наоборот.
— Это не вой, это стон, — произнес Василий, стараясь звучать убежденно. — Тому, кто там стонет, нужна помощь. Я слабый, я его не вытащу. Ты в наших лесах самый сильный. Тебе ли бояться раненого?
Сигизмунд засопел и спустил в нору веревку. Спустя пару минут его голова вновь показалась над землей. На плече хмыря висело неподвижное тело. Когда его аккуратно опустили на площадку, домовой обомлел: перед друзьями, постанывая, лежал болотный анчутка Кукуцаполь. Левый его глаз был подбит.
Василию поплохело. Где Кукуцаполь, хорошего не жди. Как он в нору попал? Он же не Дракула — ползать по стенам.
— Не знаю я, как он туда попал, — огрызнулся Сигизмунд. — Там сбоку пещера, он в ней валялся. Не нравится — могу вернуть обратно. И вообще, я пошел домой.
— Мы не можем его тут так бросить, — вздохнул домовой. — Пусть хотя бы в себя придет.
— Но потом сразу валим. А то опять влипнем во что-нибудь. Как в городе.
Василий поморщился. В голове его рождалось мрачное предчувствие, что вытаскиванием анчутки из норы дело не обойдется и до возвращения домой друзьям далеко.
Так и вышло.
Кукуцаполь заворочался, крикнул «Держи вора! Отдай книгу, вражина!» и, не открывая глаз, стал хватать воздух руками. Друзья отодвинулись от него подальше. «Он очнулся, — прошептал Сигизмунд. — Дальше пусть сам».
— Какой пердимонокль! — раздался
