Курбатов пожал плечами.
— Я ничего не боюсь! Но как я могу признать то, чего не было!
— А-а! — закричал Кольберг и ударил кулаком по столу. И вдруг щелкнул пальцами в воздухе.
Курбатов почувствовал, как схватили его сзади за руки. Острая боль мгновенно пронизала все тело. Его опрокинули — рывок, и он уткнулся лицом в ковер. На крестец наплыла тяжесть, руки потянули назад и вверх. Медленно потянули. Боль нарастала. Курбатову казалось, что он почувствовал скрип в позвоночнике. Еще секунда, и конец! Но он стиснул зубы. Он так ненавидел Кольберга, ненавидел свое бессилие, что даже не вскрикнул. Все исчезло во мраке.
…Он очнулся днем в номере у себя на кровати. Он в первое мгновение не поверил, что он в гостинице, а не в контрразведке.
Пошевелился. Спина болела, но боль была терпимой. Значит, Кольберг остановил казнь. Кружилась голова. На столике стояла бутылка коньяку, недопитая ночью у Кольберга, в тарелках закуска. Лимон на блюдце. Это было похоже на форму извинения. Он все же офицер, дворянин, а не жандармский осведомитель. Это, что ли, хотел подчеркнуть Кольберг?
Курбатов встал. Позвоночник ныл. Растянули, видимо, жилы. И отпустили… Надолго ли? И что теперь делать?
Курбатов встал, налил коньяку, выпил единым махом, закусил куском рыбы, разделся и лег. Заснуть, чтобы на какой-то срок ни о чем не думать и быть готовым к ночной встрече. Курбатов не верил, что Кольберг отступился после всего, что было им проделано.
Сон долго не шел. И коньяк, и усталость с дороги, и напряжение у Кольберга на допросе сказались.
Он проснулся от головной боли и ощущения, что в комнате кто-то есть и пристально смотрит на него.
Было уже темно. Светлели проемы окон. Курбатов пригляделся. У кровати стоял стул, на стуле сидел человек, вырисовывалась его фигура на светлых пятнах окон. Недвижимо сидел, почти не дыша.
Курбатов привстал, но тут же ему на руку легла чужая рука.
— Не тревожьтесь! — раздался тихий и вкрадчивый голос Кольберга. — Это я… Я пришел попросить извинения! Не сдержался! Но и вы можете понять мое состояние! Я думаю о будущем нашего дела, а не о настоящем. И я верил в вас, всегда верил, и вдруг! Такая оплошность! Вы страдаете? Пригласить доктора?
— Нет… Обошлось!
— Я рад! Оставим все вопросы. Проворов вам помог…
— Мне? Чем он мне помог?
— Вовремя бежал! Все подозрения сходятся на него. Неужели вы всерьез могли подумать, что я поверил признанию Шеврова?
— Не знаю! Я им не поверил!
Кольберг рассмеялся.
— Чехов, кажется, говорил, что если зайца бить по голове, то он спички научится зажигать. Я не хочу от вас вынужденных признаний. Сегодня мы будем считать, что ваш побег организован ради побега Ставцева. И побег Ставцева организован, чтобы подвести к нему Проворова. А Проворова, сибиряка, забросили к нам для военной разведки перед весенним наступлением. На этих выводах я заканчиваю следствие. Вас это устраивает, Владислав Павлович?
— Вы ведете следствие, вас это должно устраивать или не устраивать.
— Вы еще сердитесь… Не надо сердиться. Я принес вам роскошный подарок. Вы потомок Радзивиллов! Что вам делать здесь, в Сибири? Здесь скоро заговорят орудия. Сначала наше наступление будет разворачиваться удачно, но отсутствие целей наступления, растянутые коммуникации приведут к плачевным результатам. Мы вынуждены будем уйти отсюда. Все, чем мы располагаем для реванша, сосредоточится в Польше. Не знаю, этим ли летом выступит Польша или год спустя. Выступит! Я помню ваши душевные устремления! Вот и случай пересесть на белого коня победителя! Я вас и Ставцева отправлю в Польшу! Это мое извинение за невольную грубость! Завтра вы можете собираться в отъезд. Кружным путем, но надежным! На Владивосток, через океан — в Америку. Оттуда в Европу. Мы с вами встретимся в Варшаве.
Кольберг пожал руку Курбатову, встал и почти неслышно вышел.
Раздумывай не раздумывай, а деваться было некуда. Бежать? Безумие. Ни минуты Курбатов не верил, что Кольберг снял свои подозрения. Как бежать? Наверняка за ним слежка, он в кольце.
На сборы ушло два дня. К поезду им был подан автомобиль Кольберга. На вокзальной площади — внезапная встреча. На площади стояли виселицы. Здесь контрразведка Колчака приводила в исполнение приговоры. Курбатов и Ставцев вышли из автомобиля неподалеку от крайней виселицы. Раскачиваясь на ветру, постукивал оледеневший труп Шеврова.
Ну конечно, Кольберг заметает следы. Хочет доказать, что он поверил в предательство Шеврова, что Курбатов вне подозрений. Так и только так читалось это безмолвное послание Кольберга, его прощальный жест.
Поезд тронулся. Да, настала минута подумать. Дубровин говорил, что он вправе в любую минуту остановиться и вернуться назад. На большой остановке отстать от поезда. Отделаться от слежки и — в лес, в тайгу. Может быть, и удалось бы выбраться. А как оттуда, из Польши, вернуться? Наташа ждет… Какая возможность встречи вероятнее? А можно ли вообще раздумывать о вероятности встречи, пока он еще нужен? Нужен ли? Исчез Проворов. Правду ли сказал Кольберг, что Проворов бежал? Если Проворов действительно ушел, то вовремя! А ушел ли? Как связаться с чекистами?
В вагонах шла пьянка, офицеры играли в карты, шныряли какие-то купчишки. Но Курбатов был уверен, что в этой разношерстной толпе едут люди, приставленные к нему Кольбергом. Он был крайне осторожен. Надежда, что его найдет связной, побуждала к общительности. Чем больше встреч, больше дорожных разговоров, тем больше шансов, что связной может подойти к нему.
Где-то уже у Приморья рядом с ним у окна остановился штабс-капитан. Курбатов давно приметил его. Он ехал в том же вагоне. Несколько раз встречались, сходились вот так же у окна, расходились. Штабс-капитан был любителем карточной игры и пропадал в тех купе, где шла игра.
Они стояли рядом и смотрели в окно на пробегающие мимо заснеженные сопки. Перестук колес, клубы черного дыма за окном. Обычная дорожная картина.
И вдруг Курбатов услышал слова пароля, который был дан ему Дубровиным для связи. Курбатов произнес отзыв, штабс-капитан закончил пароль. Не меняя позы, равнодушно, с видом скучающего путешественника, штабс-капитан говорил:
— Мне приказано передать вам, что вы вправе приостановить операцию. Алексей Федорович просил вас еще и еще раз подумать…
— Кольберг подозревает меня, — ответил Курбатов.
— Нам это известно! Алексей Федорович Дубровин прямо просил вам передать, что вы свободны распорядиться собой… Куда вы едете?
— Во Владивосток и дальше на пароходе в Америку… Но я не свободен распорядиться. Рядом со мной Ставцев! И я не знаю, кто еще смотрит за мной! Я принимаю из рук Кольберга благодеяние! Не знаю, что со мной станется, если я попробую пренебречь его благодеянием!
