— Я ведь вам приказал, сержант. — В голосе не чувствовалось гнева, только удивление. — Пойдёмте — и поживее!
— Я не иду.
Повисла тишина, прерываемая только слабыми голосами, доносившимися из-за дюн.
— Вы отказываетесь подчиниться приказу?
— Так точно. — Он смотрел на своего офицера. Посадка фуражки на голове, как всегда, выверена до миллиметра — на базе это называли «мода Харриса». Лицо, худое, обросшее и обожжённое, по-иному смотрелось при луне — как бы совсем не тот человек, которого он ненавидел больше всего на свете.
— Сержант, мы немало прослужили вместе. Даю вам один шанс. Забудем, что вы только что сказали, и начнём снова. — Без всякой необходимости он поправил портупею, проверил кнопку кобуры, немного постоял и негромко скомандовал: — Сержант Уотсон, шагом марш!
Держись, Уотсон. Держись.
Не так просто все это было. Тут надо разом разбить цепь, которая держала тебя все эти годы. Не так просто.
— Я не иду.
Таунс и Моран незаметно отошли. Ситуация была чревата непредвиденными последствиями. Вызов был брошен не столько одному человеку, сколько веками существовавшему порядку.
— Итак, вы отказываетесь подчиниться приказу вашего офицера в обстоятельствах, грозящих опасностью для жизни?
Продолжай, сукин сын, давай потрясай «королевскими регалиями» и всем прочим. Давай покрасуйся — тебе ведь так нравится твой паршивый голос.
Сержант Уотсон дрожал всем телом, и ничего не мог с собой поделать. Он не боялся стоявшего перед ним человека. У каждого из них по пистолету — если дело дойдёт до рукопашной, то он легко с ним справится. Он страшился огромной, всемогущей Её. Армии. Когда ты отдал Ей столько лет, Армия забрала всю твою душу. Это не отряхнёшь с себя просто так, оно глубоко в тебе, пустило корни, проникло в самую твою суть.
Имя и личный номер? Уотсон, 606. Эй, подтянитесь там, Уотсон! Теперь вы солдат, а не медуза! А ну-ка, правильно отдайте честь, рядовой! Сэр! Сэр! Капрал, из какой части? Ну-ка, капрал Уотсон, оденьте этого человека! Сэр! Вы старший над этим сбродом, капрал Уотсон? Сэр! Сержант Уотсон, приведите-ка в порядок своих людей!
Держись, Уотсон. Теперь ты можешь сказать ему все, что думаешь, только не бойся, пусть слушает. Смотри прямо в глаза, когда в первый раз назовёшь ублюдком, впервые за эти годы.
— Точно так. Отказываюсь. — На большее он все-таки не осмелился.
— Вы понимаете, что будете отданы под суд военного трибунала?
— Понимаю.
Отошёл и Белами. К нему это не имело никакого отношения. В газетах иногда встречались истории вроде этой: два типа вздумали выяснять между собой отношения где-нибудь в джунглях, пустыне или на море, а после их портреты печатал «Миррор». Пьёшь себе спокойно чай, разглядываешь фотографии и пытаешься судить: этот кажется вовсе неплохим парнем, а тот совсем дрянь.
Отражение капитана Харриса на фюзеляже вытянулось в струнку.
— Очень хорошо, сержант. Беру вас под арест. Сдайте револьвер. — Он протянул руку.
— Нет.
— Сдайте оружие, сержант.
Молчание.
— Вы отказываетесь?
— Да.
Капитан сделал шаг назад, не роняя достоинства.
— Очень хорошо, — только и сказал он.
— Я пойду с вами, кэп. Нужно идти двоим, — вмешался Лумис.
Последовал быстрый ответ:
— Защита жизни и собственности гражданского населения — обязанность вооружённых сил как в мирное время, так и на войне. Благодарю вас, но я пойду один.
— Надо двоим, кэп. Пошли, — твёрдо повторил Лумис.
Когда они проходили мимо Уотсона, сержант расстегнул кобуру и вытащил пистолет.
— Лумис… возьми это.
Техасец махнул рукой:
— Не надо. Я ведь с капитаном.
Они ушли к западным дюнам. Через минуту видны были только две маленькие фигурки, пробирающиеся сквозь залитые лунным светом пески. Сержант Уотсон глядел им вслед, заново переживая случившееся. Так кончились для него все эти годы. Но он не освободился. Теперь он пропал.
Сменяя одна другую, на ночном небосклоне чертили свои траектории падающие звезды, так что небо ни на минуту не оставалось спокойным. Луна, теперь маленькая и белесая, стояла в зените.
— И до каких пор вы намерены ждать?
— До рассвета, — ответил Моран.
— Но мы теряем бесценное время! — Стрингер твердил это с самой полуночи, но никто его не слушал. Он снимал и нервно протирал очки, снова надевал и щурился на штурмана.
— Мне нужен свет, чтобы работать.
Моран испробовал все аргументы. Это было все равно, что толковать с говорящим автоматом; в ответ он изрекал то, что было заложено программой. В Стрингере было что-то почти зловещее: настоящий робот из фильма ужасов.
— Если вы попытаетесь зажечь свет, я вас свяжу. Понятно? — Увещеваниями Моран был сыт по горло, пора поставить его на место.
— Я не боюсь вас, мистер Моран. Вы можете меня ударить, если хотите, но если вы это сделаете, я просто подожгу самолёт. Тогда посмотрим, куда вы…
Не дожидаясь, пока в спор вступят его кулаки и окончательно все погубят, Моран отошёл. Уотсону и Тилни он велел:
— Смотрите за этим помешанным, пока меня нет. Он способен погубить всех нас. Смотрите в оба.
Он пошёл по бледному песку к восточным дюнам. Время от времени ботинки натыкались на камни и мелкие метеориты. Дюны матово блестели. На самом гребне распластались три фигуры. Он неслышно подошёл.
— Есть новости, Фрэнки?
— Нет.
Моран лёг на живот между Таунсом и Белами.
— Не нравится мне эта тишина, — подал голос Кроу.
Примерно в двух милях к востоку горел костёр. Его зажгли около полуночи. Напрягая зрение, можно было видеть — или воображать, что видишь, — оживление вокруг костра. Тёмные холмики слева — очевидно, спящие верблюды, другая группка — видимо, люди, иногда чудилось какое-то движение среди них. Голоса больше не доносились.
— Надо пойти посмотреть. Лью.
— Я уже сказал, нет смысла…
— Я не могу здесь торчать и ничего не делать…
— Будешь торчать, Фрэнк. Доверимся Харрису: он не дурак.
Бесконечно тянулась тишина. Никто не заговаривал о завтрашнем дне. Завтра Харрис с Лумисом либо уедут на верблюдах и пришлют за ними спасателей, как только выберутся, либо останутся ни с чем и будут ждать, пока караван скроется за горизонтом и можно будет вернуться. О третьей возможности предпочитали молчать. Таунс обдумал про себя ещё одну вероятность, но предпочёл не высказывать её вслух: бедуины, если захотят, могут пройти по следам Харриса и обнаружить самолёт. Впрочем, возможно, Харрис запутал следы, он вполне мог это учесть.
— Все же не могу понять, — заговорил Моран, — почему пошёл Лумис. Помнишь, я тебе говорил, он получил телеграмму — что-то срочное. Поэтому он и улетел из Джебела. Ничего не понимаю.
