Он успел заметить, что «эскорт» состоял из четырех мотоциклов: два — впереди машины, два — позади. На каждом мотоцикле — по трое немцев. Пулеметы, автоматы. При таком «сопровождении» шансов на спасение почти не было.
И все же Беркуту казалось, что он мог бы решиться. В конце концов, что он теряет? Пять минут жизни взамен одного из тысячи возможных шансов на спасение? Это как раз неплохой вариант.
— Прекратить вытье! — крикнул он так, что люди моментально притихли. — Ведите себя как мужчины!
— Ты хоть здесь не командуй, — грубо ответил кто-то, сидящий у него за спиной. — Ты же видишь: как скотину...
— Так вот, я хочу, чтобы мы не превращались в скотину! Умирать тоже нужно с достоинством! Как и жить.
— Посмотрим, что ты запоешь, когда поставят над ямой, — как-то жалобно всхлипнул тот же, по-бабьи плаксивый сиплый голос.
— Спокойно: я уже стоял над ней. Сегодня меня будут казнить в третий раз.
— Ну да? — недоверчиво проворчал сиплый.
— Дважды это делали еще до лагеря. Во дворе гестапо.
— Матерь Божья, как же это? — вздохнул где-то там, в своем закутке у кабины, старик. Беркут узнал его по беззубому шамканью.
— Да вотгак вот... Было. Когда начнут Выводить — поглядывайте на охрану. Может, появится шанс бежать. Если кто-то рискнет, бегите. Мы постараемся отвлечь. Но лучше всего — броситься врассыпную. В общем, действуйте исходя из ситуации. Нужно искать способ спасти свои жизни, а не причитать.
— Так ведь черта с два от них убежишь! — ответил тот же обреченный, который требовал «не командовать». — Нас первых везут туда, что ли? Это у полицаев еще можно... А эти все предвидели, все учли.
— И все-таки, если кому-нибудь удастся спастись, запомните: с этой партией был расстрелян лейтенант Андрей Громов. Он же лейтенант Беркут.
— Неужели тот самый?.. — спросил кто-то после минутной заминки. Кажется, голос принадлежал подростку Громов не видел его. —...Что партизанами командовал?
— Тот самый. Командир партизанской группы. Постарайтесь, чтобы известие достигло любого партизанского отрада.
— Как постараться? Кто ж тут спасется?! — вновь запричитал все тот же плаксиво-сиплый голос. — Господи, спаси и помилуй! За что, Господи, спаси и...
...Короткие рукопашные схватки в вестибюле, коридоре и номерах отеля «Кампо Императоре». Испуганное лицо Муссолини, когда, вслед за Скорцени, он выходит из похожего на небольшой рыцарский замок здания й видит на лугу перед ним выстроенный батальон карабинеров. Тех, отборных карабинеров, которые вместо того, чтобы защищать своего дуче, — в верности которому еще недавно клялись, — превратились в его тюремщиков.
— Впрочем, тюремщиками они тоже оказались бездарными, — произнес Скорцени вслух то, о чем не сказал журналист, комментировавший все заснятое на пленку. — «Стадо трусливых баранов» — вот все, чего они достойны.
Однако сидевший рядом с ним Кондаков, которому только вчера присвоили звание лейтенанта вермахта, успел заметить, что и Муссолини чувствовал себя не храбрее. Он осматривал это обезоруженное воинство с таким страхом, словно его вывели перед ним для расстрела.
Когда фильм закончился, Скорцени молча покинул небольшой просмотровый зал, в котором курсантам школы обычно показывали учебные ленты, и зашел в небольшую комнату, где на стенах демонстрировались образцы стрелкового оружия русских, англичан и американцев. Через несколько минут туда же пригласили Кондакова.
— Мы сумеем поговорить без переводчика? — спросил его Скорцени, указав на стул по другую сторону стола.
— В общем-то я понимаю все, господин штурмбаннфюрер. Но говорить мне труднее.
— Главное для вас сейчас — понимать, — придирчиво осмотрел Скорцени лежавшую на столе между ними английскую автоматическую винтовку, с которой еще несколько минут назад инструктор знакомил диверсантов. — Говорить придется мне.
Скорцени повертел винтовку в руках, взвесил ее на ладони и вновь положил на стол.
— Вам представили меня как штурмбаннфюрера Шредера. Кажется, так? На самом деле перед вами штурмбаннфюрер Отто Скорцени, — первый диверсант Европы продолжал рассматривать изобретение английских оружейников, совершенно не интересуясь тем, какое впечатление произведет его имя на нововозведенного в офицерский сан диверсанта
— Мне почему-то так и показалось, — взволнованно проговорил Кондаков. — Причем задолго до просмотра фильма.
— У нас с вами будет сугубо солдатский разговор, лейтенант. Я не зря показал вам эту «итальянскую комедию», снятую на вершине Абруццо. Мне хотелось, чтобы вы и Меринов видели, как ведут себя во время задания диверсанты, для которых рейды в тыл врага стали их обычным занятием, их профессией. Кстати, вы первый из русских, кто имел возможность посмотреть этот фильм. До сих пор его показывали лишь в рейхсканцелярии да в «Волчьем логове».
— Я немало слышал об этом похищении, — Кондаков говорил медленно, с ужасным акцентом, однако словарный запас у него оказался вполне достаточным, чтобы беседа их все же состоялась.
— Вы бы согласились принять участие в подобной операции?
Несколько секунд Кондаков напряженно смотрел на Скорцени.
Широкий, иссеченный красными капиллярами лоб, бледные шелушащиеся щеки, перхотные залысины, прорезающие почти всю короткую, со стесанным затылком голову... Вечно настороженные белесые глаза.
«Лагерник! — в который раз открыл для себя штурмбаннфюрер. — Не агент, не диверсант рейха — обычный лагерник. С рожей и психологией лагерника, каких мы с коммунистами тысячами наштамповали в наших и русских концлагерях для "врагов народа”, а также для военнопленных...»
— Вам понятен мой вопрос, лейтенант? — сурово уточнил он.
— Для этого нас и готовят. Как прикажете.
— Вас готовят прежде всего к тому, чтобы вы почувствовали себя настоящими диверсантами. Чтобы из «фридентальских курсов» вы выходили людьми, перед которыми будет трепетать не только Европа, но и весь мир. Вот к чему вас готовят здесь, в замке Фриденталь. А фильм показали для того, чтобы вы, наконец, воспряли духом, а не топтались у ворот Фриденталя, словно жертвенные бараны у ног палача. Вы, любимцы смерти!
Уже умолкнув, Скорцени с такой силой громыхнул винтовкой по столу, словно гасил в себе желание разрядить в Кондакова ее магазин. Впрочем, именно это желание он сейчас и гасил в себе.
— Я уяснил, уяснил... — нервно передернул плечами Кондаков. — Посылайте, куда нужно. Если только сможем — выполним.
Скорцени саркастически ухмыльнулся и разуверенно повертел головой: «Посылайте... Выполним, если только сможем...»
