попал противнику в глаз, с силой надавил, и питбуль взвыл от боли. Терять глаза, — даже один глаз, — в его планы не входило, поэтому он ослабил чудовищный сжим челюстей, в следующий миг, откинутый мощными лапами Серого, опрокинулся на спину.
Резко, будто пружина, крутнулся, переворачиваясь на живот, и помотал головой.
— Рви его, рви! — заорала толпа. Наиболее азартные зрители затопали ногами. — Грызи глотку!
Обращалась толпа к Серому — тот сейчас имел все шансы уложить противника и вообще отделаться от него навсегда, но он не стал этого делать — по-прежнему не понимал, почему должен нападать на питбуля, как не понимал и того, отчего сытый, довольный жизнью, с жирными глазками питбультерьер нападает на него — ну, с какой, спрашивается, стати?
— Рви его, жирнюгу! Рви на части! — стали кричать даже те, кто сделал ставку на питбуля.
Симпатии толпы вдруг переместились на Серого едва ли не целиком, но Широков знал, насколько опасны бывают такие перебросы — гораздо лучше, когда все идет ровно, без шараханья и рывков из стороны в сторону.
Но и толпа не подогрела, не разозлила Серого, он по-прежнему не понимал, почему его заставляют делать то, чего делать нельзя, почему так возбужденно и пьяно кричат эти люди?
Получив очередной пинок от хозяина, Серый отпрыгнул в сторону, оглянулся на человека, которому преданно служил. Лицо хозяина было злым, нижняя челюсть угрожающе ездила влево-вправо, будто он перетирал зубами зерно.
«Угробит ведь пса, — сочувственно подумал Широков, — как пить дать угробит… И зачем он подсовывает его под питбуля? Сговорился с устроителями, что ли?»
— Фас! — тем временем дружно проорала толпа, словно бы кто-то подал этим мужикам команду — голоса их слились в один суматошный крик.
Впрочем, Широков и не такие крики слышал, гораздо страшнее и злее, но никакие клопы с мурашиками по коже не бегали, капитан научился бороться, он вообще научился избавляться от них. Детская слабость все это, не хватало еще слюнявчик подвязать под подбородок. Тьфу!
Питбультерьер перестал мотать головой, поднялся на лапы и глухо, по-тигриному рыкнув, кинулся на Серого. Упрямый был зверь.
На этот раз он распахнул пасть так широко, что в нее могла влезть пара поленьев, совершил прыжок и вцепился зубами в нос Серого.
Серый застонал от боли, сжим зубов питбуля был не просто сильным, он был мертвым. Серый рванулся назад, поволок за собой питбуля, чуть было не завалился на спину, но, несмотря на боль и кровавый туман, возникший перед его глазами, понял, что заваливаться нельзя, противник тут же переместит зубы на его глотку и тогда уже не пожалеет сил, чтобы в горле Серого образовалась дырка.
Совсем рядом с его глазами находились беспощадные желтые глаза питбуля, Серый захрипел, сделал рывок в сторону, но противник зубы не разжал, даже не ослабил хватку, тогда Серый сделал рывок в другую сторону, ощутил, как пасть наполнилась кровью.
Это была его кровь. Он совсем не знал, что кровь может быть такой обжигающе-соленой… А может, она не соленая, а просто горячая?
Он оставил в зубах питбуля часть своей шкуры — морда его оказалась будто бы обглоданной. Было больно, очень больно. Захотелось завыть, но Серый молчал. Дернулся вновь.
Окровавленная шкура с его морды полезла клочьями. Возможно, питбуль оголил бы ее совсем, если б не шерсть Серого, она плотно набилась Чемпиону в пасть, закупорила глотку. Питбуль закашлялся, ослабил сжим челюстей.
Одной лапой, правой, Серый вновь надавил питбулю на глаза, тот засопел от неожиданности, и слезы, смешанные с кровью, потекли на морду, Серый надавил сильнее, и соперник его перестал сопеть. В следующий миг пит-бультерьер совершил резкий рывок в сторону, отскакивая от противника. Серый помотал окровавленной мордой.
— Чего же ты, подлюка, ведешь себя, как навозная муха, залетевшая в сортир? Совсем раскис от обилия говна? — проорал хозяин на Серого.
А Серый, похоже, не слышал его, снова помотал головой. Ему было и больно и горько: хозяин, которому он служил верой и правдой, предал его.
Чего угодно ожидал Серый от хозяина, какого угодно выпада при его непростом характере, но только не этого. Эх, хозяин, хозяин!.. Серый с хрипом втянул в себя воздух, пошатнулся, словно бы его плохо держали ноги и, оценив свою позицию, — было удобно нападать, — брызгаясь кровью, совершил длинный сильный скачок к пит-бультерьеру.
Краем забусенного кровью взгляда засек, какие все же злые, напряженные лица у людей, какими черными у них делаются рты, когда они кричат и… как больно ему. Если бы хоть кто-нибудь знал, как ему больно!
Он сшиб питбуля с ног — тот только лапы задрал, засипел сдавленно, но Серый оборвал это сипение, всадил зубы в горло Чемпиона: сделал то, чего не сумел сделать тот — обрезал противнику дыхание, проще говоря — перекусил.
Серый не хотел убивать питбультерьера, но его к этому принуждали люди, стискивал и стискивал зубы на шее Чемпиона, чужая кровь заполнила ему рот, брызнула через ноздри и непонятно в конце концов уже стало, чья это кровь — самого Серого или питбуля?
Он добивал Чемпиона, так хотевшего перегрызть ему горло, но никакого удовлетворения не испытывал — зла в нем по-прежнему не было, как и выхода другого не было: Серый понял — если не убьет он, то убьют его. Люди загнали Серого в глухой угол, из которого другого выхода не было.
Питбуль попытался вывернуться, но только сделал себе хуже — резким движением выдрал кусок собственной глотки и предсмертно захрипел.
Бой, который питбуль хотел выиграть, он проигрывал, зацарапал свободной лапой по утоптанной, твердой, как асфальт земле, выдирая из нее крошки, попробовал сделать еще одну попытку, но безуспешно, и Чемпион стал быстро слабеть — что-то в нем надломилось.
Выигрывал этот бой Серый, но у людей был написан другой сценарий, и сценарий этот хорошо знал хозяин Серого. Он сорвал с макушки шляпку, отер ею лицо, глянул вопросительно на устроителя боев — маленького, круглого как глобус человечка с длинными форсистыми баками, залезающими с щек на шею. Человечек судорожно сжимал обеими руками рупор.
А Серый тем временем добивал питбуля — Чемпион слабел на глазах, еще немного — и он совсем перестанет дергать лапами. Оба пса были измазаны кровью, от крови под ними даже почернела земля.
Устроитель боев очнулся, покхекал в кулак, поднес рупор к губам и дунул в горловину. Рупор подчиняться не захотел, раздалось какое-то невнятное кваканье, будто в жестяную штуку эту забралась лягушка. Устроитель боев поморщился, откинул рупор в сторону — надоела старая консервная банка и сделал резкий
