Господин Ивасенокс не враг Латвии. Как много надо знать, чтобы судить, кто гражданин, а кто нет. Мало знать язык и историю края. Этот человек знает, как дать заработок десяти тысячам граждан…
– Наверное, там нужны будут переводчики с латышского и на латышский, – полувопросительно произносит Эгле.
– У самую точку попали, пани! – с энтузиазмом подхватывает Ивасёнок.
13. С Рождеством
Мартиньш Силинь ещё никогда не видел отца выведенным из равновесия. Но, рассказав о трёх «московских или их прислуге» возле того самого дома, он сподобился редкого зрелища. Собственно, такого не доводилось ему видеть ещё ни разу – только слышать от матери. Отец опустился в своё любимое тяжёлое деревянное резное кресло за таким же тяжёлым резным столом, посидел немного, сжал и разжал кулаки. Рывком вытащил один из ящиков стола. Достал толстую, не меньше трёх пальцев толщиной книжку, медленно разорвал её поперёк, с переплётом и корешком, бросил на стол половинки, шумно выдохнул и сказал сквозь зубы:
– Потом поговорим.
Что-то было в его тоне и всём виде такое – в сжатых зубах, в побагровевшем лице, в глазах навыкате – что Мартиньш смутился и вышел за дверь кабинета немного поспешнее, чем обычно.
Уже закрывая за собой дверь, Мартиньш подумал, что ни разу отец не забывал уточнить – когда именно потом. Завтра, через неделю, через месяц? Ждать было не привыкать, кто прав, тот не торопится, а уж торопить старших просто невежливо, но всё-таки скоро свадьба. Ремонт дома должен был закончиться в течение месяца, и тогда… У матери всё расписано. А тут какие-то оборванцы, смутьяны, выдающие себя вдобавок за иностранцев, европейцев – как они смели, знали, что ли, что полиция бастует?
Мартиньш не знал – отец никогда не делился служебными новостями – что в Министерстве внутренних дел его уже поставили перед фактом: здания, принадлежащие Министерству, отданы по реституции не будут. Подписан ли акт реституции или нет – в данном случае он не будет исполнен, так что лучше не подписывать. Так сказал начальник отдела по борьбе с экономической преступностью. Этими зданиями, говорил он, интересуются из Израиля, они нашим сотрудникам уже угрожают похищением, привыкли там иметь дело с террористами, усвоили их манеру работы, грязные приёмчики, теперь не отличишь – террористы или государственные террористы. Но вслух, на камеру или на корреспондентский диктофон, этого ведь не скажешь, американцы вспылят – они за Израиль горой. Когда Андрис Силинь повелительно рявкнул в трубку: это внутреннее дело Латвии! – то услышал в ответ: это центр по расследованию военных преступлений против евреев во времена второй мировой, им наши законы не писаны. Они, продолжал шеф, когда понадобилось, и из Уганды кого-то похитили, и из Аргентины. И пришлось отступиться. Хотя внутри у Андриса всё кипело: родную Латвию, европейскую страну, сравнили с какой-то Угандой. Мало того. Пришлось закрыть глаза на продажу части какого-то дома, кажется, советской постройки, некоему Мкртумяну, негражданину.
Но это было ещё полбеды. Негражданин, но хотя бы рижанин, со счётом в Парекс-банке, с каким-то торговым бизнесом, зарегистрированным в Риге ещё в девяностом году, до окончательного освобождения от московской власти. А вот звонок из кадастровой палаты был куда неприятнее. Сообщали, что вынуждены срочно, в связи с отъездом владельца на постоянное место жительства за границу, зарегистрировать продажу земельного участка, находившегося в собственности гражданина Латвии Озолса Яниса, Великолукскому мясокомбинату, имеющему регистрацию в России. Участок представлял собой почти сотню гектаров сельскохозяйственной земли и несколько домов с землёй под ними – видимо, поле и прилегающие хутора. И опять не испугались хозяйского рыка «как посмели?» – ответили: других сделок сейчас нет, регистрируем что есть, один процент от сделки даст возможность выплатить зарплату служащим. Это, между прочим, граждане Латвии, надо проявлять заботу о гражданах… Андрис попытался было скомандовать: богадельне передать заботу о таких гражданах – но трубку уже положили.
А было и то, чего Силинь-старший не знал совсем. Резекненский инструментальный завод «Ребир» подписывал документы о поглощении с русским госпредприятием «Электроприбор». Находилось оно в бывшем Ленинграде, ныне Петербурге. И вот-вот становилось владельцем завода, земли, на которой этот завод был построен, домов, где жили заводские и земли под ними – почти четверть города Резекне…
Некий никому не известный доселе предприниматель, гражданин России Олег Королёв, купил целый посёлок Скрундс. Когда-то там был военный городок. Военные уехали после девяносто первого, вывезли что смогли из скарба, а что не вывезешь – было торжественно взорвано американцами в мае девяносто восьмого. Королёву досталась голая земля, остовы казарм и пустые нежилые дома, но теперь туда потянулись неграждане: Королёв брал на работу в своё сельхозпредприятие не по паспорту, а по желанию работать, и собирался не простаивать и не выливать молоко в канавы, а торговать им с Россией.
«Карбис-Банк», бывший Сберегательный, перешёл в руки российского гражданина, некоего Антонова.
Семьдесят пять процентов акций «Свед-Банка», с самого начала смешанного, с латвийско-шведским капиталом, оказались в собственности российского «Альфа-Капитала».
Андрис узнал точный день заседания сейма, на котором должны были рассматривать новый закон о регистрации сделок с недвижимостью. Его закон, написанный в комиссии по реституции, возглавляемой хоть и не им формально, однако Андрис не без оснований считал эту комиссию своей вотчиной. Ещё годик её работы – и он превзойдёт по масштабам власти когдатошних ливонских и остзейских баронов, да даже того барона, который называл себя губернатором и гауляйтером всей Лифляндии: у него будет свой замок, там, где всегда была земля его предков. И купчая крепость на этот замок с датой тысяча восемьсот… какой-нибудь год. Нотариус, чернильная вошь, уточнит и напишет – какой именно, их за этим и держат, и кидают им объедки. У него будут слуги, которые будут обязаны, кланяясь, обнимать и гладить его ляжки – он восстановит этот многовековой обычай, зачем-то отменённый при первой независимости, у него будет земля, площадь которой будет превосходить площадь всей Риги, у него на содержании будет депутат сейма. Так что закон, без сомнения, его. Андрис заказал гостевой билет в сейм на этот день – двадцать третье декабря, а также справку в Министерстве сельского хозяйства и продовольствия: сколько процентов латвийских сельскохозяйственных земель в чьих руках – сколько у государства, сколько у фермеров, у крупных отечественных сельхозпредприятий, у иностранных предприятий или частных лиц… Справку не выдали.
– В настоящее время мы не можем вас принять, – отвечал медоточивый голосок девушки-автоответчика. – Пожалуйста, позвоните позже.
– Доннерветтер! – рыкнул Андрис, бросив трубку с такой силой, что она раскололась пополам. Пришлось посылать посыльного. Мартиньш где-то нашёл малого по имени – или по кличке – Фриц, увешанного железными булавками, цепочками и перстнями, как было модно среди
