младенцев могут стать противоядием от разъедающего принца яда. С их рождением у Микейна появилось будущее, которое требовалось защищать.
Врит молился, чтобы в результате принц обзавелся более уравновешенным характером.
«Таким, который я смогу опять лепить, как глину…»
Еще раз поразмыслив, как лучше всего поступить, Врит дождался, пока Микейн не направится к выходу, окруженный плотным кольцом своих Сребростражей. И, как только они ушли, потерял всякий интерес к празднеству и растворился в темноте.
«Осталось еще кое-чем озаботиться напоследок».
* * *
Наконец оказавшись в самых недрах запутанного лабиринта переходов, упрятанного под Цитаделью Исповедников, Врит остановился перед большими дверями из черного дерева и немного постоял перед ними. Все еще взвинченному своими недавними размышлениями, ему требовалось взять себя в руки и сосредоточиться, прежде чем войти в эти священные пределы – самое сердце ордена Ифлеленов – и предстать перед тайной, погребенной глубоко под землей на протяжении вот уже семи столетий.
Прикрыв глаза, он дотронулся до широкой кожаной перевязи с железными заклепками и кармашками, перетягивающей его серую мантию наискосок, – символу Высшего Прозрения. Вознаграждались таким символом ученые мужи, преуспевшие как в алхимии, так и в религиозных науках. У большинства его собратьев в подобных кармашках хранились лишь всякие безобидные амулеты и сентиментальные реликвии, напоминающие о долгом пути к священному званию Исповедника. Но только не у Врита.
Кончики его пальцев читали символы, выжженные на коже. В каждом кармашке хранились запретные талисманы и знаки черной алхимии. Исповедник носил с собой истолченные в порошок кости древних животных, которые больше не бродили под Отцом Сверху, однако их прах по-прежнему оставался пропитан смертельными болезнями. В других кармашках хранились флаконы с могущественными эликсирами, добытыми из суровых обитателей ледяных пустынь далеко на западе. Были еще пузырьки с ядами, извлеченными у зверей, ютящихся в норах выжженной пустоши далеко на востоке. Но самыми ценными были свитки с древними текстами, чернила на которых выцвели настолько, что стали почти неразличимыми, однако эти тексты напоминали о забытой алхимии древних, о черных знаниях, утерянных еще до того, как была записана история этого мира.
Вриту было мало дела до того, что творилось здесь и сейчас; он воспринимал это лишь как средство достижения своих целей. Исповедник чувствовал, что их мир является лишь тенью другого, наполненного безграничным могуществом, и намеревался завладеть этим могуществом и сам. Никакие знания не были для него запретными. Чтобы добыть их, он был готов пойти на любую жестокость.
«Особенно сейчас».
Венец переживал поворотный момент, полный предзнаменований и угрозы войны. В глубине души Врит знал, что как никогда близок к тому, чтобы проникнуть сквозь завесу, скрывающую этот древний источник силы. Вот почему ему требовалось это королевство – и принц, которого он мог бы подчинить своей воле.
В остальном же Халендия его ничуть не волновала, и верность ей он не хранил. Это было всего лишь еще одно царство, которому предстояло быть стертым в порошок. В юности Врит объездил бо́льшую часть Венца. Рожденный рабом в Доминионе Гджоа, он изрядно поболтался по всяким королевствам и империям, пока наконец не оказался на островах Тау на противоположном конце Венца, где и получил образование. Его юность была отмечена жестокостью, издевательствами и унижениями.
Даже сейчас, по прошествии долгого времени, многого добившись в жизни, Врит по-прежнему не забывал былые унижения и боль своих юных лет, когда он, беззащитный, полностью зависел от чужой воли. Эти воспоминания разжигали у него в груди холодный огонь честолюбия, стремление впредь никогда не оказаться ни у кого под пятой. Ради этой цели Врит искал силы, скрытые в древних знаниях, полный решимости любой ценой достичь такого могущества, каким не обладал ни один монарх.
Преследуя эту цель, он вознес молитву темному богу Ифлеленов, Владыке Дрейку, взывая к Его божественной помощи. Шестьдесят три года назад Врит преклонил колено и присоединился к этому ордену, который многие считали богохульным и еретическим, но эта непримиримая клика давала ему лучший шанс реализовать свои амбиции.
«И теперь я возглавляю его».
Открыв глаза, он благоговейно прикоснулся к символу Владыки Дрейка, начертанному на двери из черного дерева, – свернувшемуся кольцами аспиду, увенчанному шипами.
Теперь уже куда более решительно настроенный, Врит распахнул двери. Но едва успел переступить порог, как его сразу же встретил пронзительный крик.
Долговязый молодой послушник – Феник – суматошно суетился над бьющейся в агонии худощавой фигуркой маленького мальчика, опутанной замысловатым переплетением медных трубок и стеклянных сосудов. Грудная клетка обнаженного ребенка была рассечена, открывая бьющееся сердце и судорожно вздымающиеся легкие.
Из центра зала донесся грубый голос Исповедника Кереса:
– Врит! Не посмотришь, что там стряслось?
Врит поспешил в святилище – куполообразное помещение, высеченное из черного обсидиана. Феник, который всеми силами пытался удержать ребенка на месте, явно паниковал.
– Я… я не знаю, что пошло не так! Мальчишка вдруг очнулся и выдернул трубки изо рта!
Подойдя вплотную, Врит молча выхватил из-за пояса кинжал и перерезал ребенку горло, оборвав жалобные крики. Покончив с этим делом, он отступил на шаг и хмуро посмотрел на Феника:
– У тебя есть другая кровожитница взамен этой?
– Д-да, да… – Послушник махнул рукой в сторону двери: – Девочка, девяти лет.
Врит схватил Феника за плечо.
– Передохни немного. Займись подготовкой девочки, а я позову кого-нибудь, чтобы забрали этого мальчишку. Надобна практика, чтобы правильно уложить кровожитницу. Ты еще научишься.
Феник поклонился, колеблясь между облегчением и ужасом.
– Да, Исповедник Врит! Спасибо тебе.
Когда послушник убежал, Врит подошел к мальчику и нежно закрыл ладонью его остекленевшие глаза, безмолвно прося прощения за то, что впустую потратил его жизнь. Еще три кровожитницы, расположенные в других противоположных точках зала, продолжали свою работу уже без мальчика – трое маленьких детей, точно так же опутанных медными трубками, тоже с полностью вскрытыми грудными клетками. Мехи ритмично раздували их маленькие легкие. Их крошечные сердца закачивали жизнь в огромную машину в центре обсидиановой пещеры.
Врит немного помедлил, чтобы еще раз изучить раскинувшееся перед ним чудо.
В просторном помещении расположилась замысловатая паутина из медных трубок и выдутых из стекла сосудов, в которых бурлили и пенились сокровенные алхимикалии. Паутина эта простиралась от сводчатого потолка до самого пола. Огромное устройство пыхтело, колотилось и испускало пар подобно живому зверю.
– Иди-ка глянь на это! – воззвал Керес откуда-то из самого сердца машины.
Обеспокоенный Врит наклонился и стал пробираться сквозь сверкающую медную паутину к ее центру – туда, где скрывался невероятной важности талисман, подсоединенный к кровожитницам и питаемый их энергией.
На первый взгляд это был самый обычный бронзовый бюст мужчины с курчавой бородой. Но на самом деле это было нечто гораздо большее. Бронзовая кожа так и бурлила протекающей внутри энергией. Тончайшие завитки и пряди волос развевались, словно подхваченные невидимым ветром. Фиолетово-синие хрустальные глаза тускло сияли, не замечая ничего вокруг.
Артефакт был обнаружен еще два тысячелетия назад, но на протяжении веков никто толком не знал, что с ним делать, хотя все восхищались его красотой и тонкой работой. Бюст изучали, затем о нем забывали, пока он наконец не добрался до Азантийи.
Со временем сведения, почерпнутые из древних фолиантов, позволили получить некоторое представление об истинной сущности этого бронзового чуда – о том, как его можно воскресить, если правильно подпитать жизненными силами. И тем не менее Ифлеленам потребовались столетия, чтобы пробудить талисман ото сна и получить от него хоть что-то. С тех пор как голова ожила, она пыталась заговорить лишь четырежды. Все ее изречения были совершенно загадочными, произнесенными шепотом и на никому не понятном языке. Эти четыре послания, записанные в самых священных книгах Ифлеленов, по-прежнему ждали своей разгадки.
При дальнейшем изучении орден также обнаружил, что священный талисман испускает странные эманации, мало чем отличающиеся от обуздывающего напева – как будто он безостановочно взывал к окружающему миру. Для того чтобы отслеживать их, артефакт окружили бронзовыми кольцами на одной оси, образующими сложную сферу, подобную механической
