шанс, но как только он немного приблизился к Брану, болото стало засасывать его тело в свою плотоядную, звериную пасть.
— Олух… Прости меня, если сможешь, — булькнул Фиц, и его светлое юношеское лицо тут же исчезло в зеленой жирной жиже, оставив на поверхности лишь маленькие прозрачные пузырьки, которые вскоре лопнули, растворившись в воздухе. Исчезли, как и жизнь одного из потерянных в запретном лесу детей.
Его больше нет и никогда не будет. Ни здесь, среди кустистых елей и воя стаи диких шакалов, ни среди танцующих свой причудливый танец осенних листьев, ни даже в глухой деревне, которая была для Фицджеральда родным домом. Не то чтобы Бран успел сильно привязаться к язвительному юноше, который был рядом с ним совсем немного времени — если бы он и произнес подобное вслух, то это тотчас восприняли бы откровенной ложью. И все же глубоко в душе черноволосый юноша понимал, что в какой-то мере несет ответственность за эту глупую, совершенно бессмысленную смерть. Сколько бы его не убеждали в обратном, Бран осознавал, что именно он, послушав совета незримого духа, который, возможно, был всего лишь выдумкой, бестелесной игрой его сбитого с толку рассудка, привел детей к Топи, где беглецы потеряли одного из товарищей.
Именно сейчас юноша по-настоящему понимал значение слишком часто и невпопад упоминаемого слова «жизнь». Сегодня она наделяет физическую материю своей волшебной природой, одаривая ее мыслями, чувствами, желаниями, а завтра… А завтра ее может унести самое обыкновенное упущение, необратимая ошибка.
Пока дети плутали в лесной глуши, пытаясь не сойти с ума окончательно, Бран полностью погрузился в омут своих мыслей. Вопросов было множество, на которые он не мог отыскать ответов. Кажется, Фиц был прав, когда назвал его частью этого дикого, абсолютно животного мира. Почему Бран все время думал лишь о себе, о своем безумном интересе и желании отыскать сердце чащи, ощутить его, почувствовать, как оно бьется, как по артериям разгоняет свою горячую кровь? Наверняка все потому, что он всего лишь порок, грешное, проклятое всеми богами дитя, которое попросту не может найти своего места в этом жестоком мире.
Когда тени Салфура спустились и темнота поселилась даже в самых укромных уголках, дети, убедившись в том, что за ними нет погони и Топь растворилась за деревьями-исполинами и высокой пожухлой травой, приступили к обустройству будущего ночлега, второпях отыскивая более-менее освещенную поляну.
— Я хотел бы поговорить о произошедшем, — нарушил затянувшееся молчание Девин. — Мы не сможем выбраться из леса, пока не обсудим случившееся. Пока не проживем этот ужас рука об руку.
Ниса, которая все это время плакала, закрывая лицо своими ладонями, вновь всхлипнула и разразилась истерическими рыданиями. Она не могла произнести ни единого слова, и плач был единственным верным выходом для нее в это нелегкое для ребят время.
— Что ж, тогда я продолжу, — шмыгнул носом Девин, стараясь сдержать свои чувства и, подобно Нисе, не потонуть в соленых слезах. — Мы должны быть сильными. Ради Фица, его жертвы и ради нас самих, — он многозначительно взглянул на Брана, как бы передавая ему эстафету.
— Я не могу сказать, что Фиц был мне дорог. Такие чувства для меня… в общем, для меня это — редкость, — неуверенно начал юноша. — Но я хочу сказать, что, несмотря на его непростой характер, он был частью нашей команды. Одним из звеньев, без которого нам будет поначалу сложно, но потом… если мы не умрем…
— Бран хочет сказать, что сейчас нам всем непросто, — резко выпалил Девин, стараясь не вызвать в их кругу паники, которую могут породить слова черноволосого юноши. — Особенно Нисе. Для нее он был близким человеком, братом, с которым она провела часть своей жизни, — опустив голову, продолжил Девин. — Но если мы сейчас не возьмем себя в руки и не выберемся из этого проклятого места, то в чьей памяти он останется жить? Никто так и не узнает о том, что с ним случилось. Более того, вся деревня окажется в опасности, если жителей не предупредить.
Арин, подобно подруге, тихо плакала, уткнувшись в ее плечо. Ей было невыносимо больно оттого, что она увидела, ощутив всю реальность хищной жизни, попробовав ее на вкус. Девочка всегда полагала, что нет в мире большего зла, чем жестокие сверстники, которые могут подшучивать над тобой, хватать за волосы и называть «дочерью сумасшедшей старухи», в ее мире не существовало смерти и особенно не существовало гибели невинных детей.
— Да какая уже разница, что случится с нами, что случится с Ардстро? — с отчаянием в голосе проговорила Ниса. — Он не заслуживал такого. Это я во всем виновата.
— Нет, Ниса, в этом нет твоей вины, — бросил Бран, стараясь говорить как можно мягче. — Я во всем виноват, это я повел вас в Топь.
Ниса вдруг перестала рыдать и, подняв голову, с нескрываемым ошеломлением в голосе сказала:
— Бран, скажи мне, что именно в последние секунды своей, — она всхлипнула от нехватки воздуха, — своей жизни сказал тебе Фиц?
Бран сначала опешил, а потом с грустью в голосе ответил:
— Он попросил простить его, если на то у меня хватит сил.
Девин и Арин с удивлением взглянули на Брана и только Ниса смотрела на него, будто совершенно не удивилась, будто нарочно задала этот вопрос.
— За что? — также холодно бросила белокурая девочка.
Тут-то Бран и понял, что попал в тупик. До сих пор никто из детей, кроме Фица, сына того самого Кэра Кэмпбела, который был возлюбленным его матери, не знал о том, кто такой Бран.
— Я не знаю, — неожиданно резко соврал он, страшась того, что правда сделает его отбросом даже здесь, в лесу, где нет ничего и никого человеческого, кроме них самих.
— Неужели? А почему Фиц назвал тебя сиротой, ты знаешь? — продолжала злиться девочка, бередя самые больные, рваные раны Брана.
— Ниса, что на тебя нашло? — тронув за рукав подругу, шепнула Арин.
— На меня? Да этот… этот негодяй все время врал нам, таился, недоговаривал, будто в этом мире не существует никого и ничего, кроме него самого! — стала выкрикивать девочка так, что ее лицо исказила неестественная гримаса. — И сейчас он продолжает это делать! Даже смерть Фица его ничему не научила!
На несколько секунд в воздухе повисло гнетущее молчание, а затем Бран поднялся с земли, отряхнул свои заляпанные грязью и болотной тиной штаны и безучастно произнес:
— Да, Ниса, Фиц
