Летиция, высокая и статная, упрямица и гордячка, стремившаяся во что бы то ни стало обрести власть над материей, из которой соткана реальность, представляла собой резкий контраст его Луизе. И Касс понял, как ни тяжело было это признать, что он принимал за любовь простое увлечение и что только непростительный факт измены сумел воспламенить его чувства. Теперь он покушался на чужую невесту, пока что только в мыслях, но разве это не делало его кем-то сродни Дику? Касс остановился и глотнул из фляги, чтобы немного охладить пыл, а затем вскинул глаза на город и обомлел, ошеломленным внезапным открытием. По его расчетам, они должны были преодолеть три четверти пути, но визуально город не приблизился ни на чейн; он был оптической иллюзией, фата-морганой, плоской картинкой — все одно, как ни назови. Они достигли края холста, здесь кончался нарисованный мир, и Касс не торопился узнать, что лежит за его пределами и могут ли там находиться люди.
Летиция замедлила темп и передвигалась на шатающихся ногах, будто опьянела от аромата цветов. Он собирался ее окликнуть, когда девушка ахнула и в изнеможении уселась на землю. Касс подбежал к ней, осторожно обнял за плечи, и она не сопротивлялась, привалившись к его груди.
— Что случилось?
— Я устала, — пожаловалась она. — Я плохо спала.
Спектральные узоры на ее лице начали терять форму, завитки расплывались и быстро тускнели. Всего полчаса назад Летиция была полна сил, а теперь ее глаза закрывались сами собой. Она ничего не касалась, Касс был в этом уверен, так что это, запах? Цветы мерно колыхались под дыханием ветра, качая головками, словно отрицая любые обвинения.
— Я только немножко отдохну, — прошептала она, зевнув. — Самую малость.
Его осенило. Боль Альгеи, падение Эрис, клятва, погубившая Оркоса, — и вечное забвение Лете. Художница перенесла на картину цветы из города-некрополя и отправила в свой мир гостей, не удосужившись провести короткий инструктаж. Она не хотела показывать Тоту мир картин, потому что боялась за него, потому что создатель, заключенный в рамки своего же творения, как в темницу, перестает быть богом. Эри позволила Летиции войти в картину, ибо страстно хотела посмотреть, что из этого выйдет.
Теперь госпожа ди Рейз лежала в его объятьях, и ее лицо выражало покой, как будто все невзгоды канули в прошлое, а тревоги больше никогда не вернутся. Разложение не коснется ее плоти, она останется молодой и красивой и будет почивать среди цветов, даже если внешний мир канет в небытие. Касс чуть приподнял девушке голову, борясь с искушением. Ему стоило немедленно забрать Летицию отсюда — он понимал это без подсказок. Но что изменит несколько минут? Он дал себе слово, что при первых признаках сонной истомы подхватит девушку на руки и понесет обратно к тому месту, где они начали спуск. Когда-то Касс и помыслить не мог о том, чтобы воспользоваться чьей-нибудь беспомощностью, но эта чернь, этот порок, развративший Дика и Лу, пустил корни и в его душу. Он пальцами раскрыл Летиции рот и жадно поцеловал ее, дрожа от яростного, мучительного желания.
Она не проснулась, и это придало ему смелости. Госпожа ди Рейз отвергла юношу, ничуть не заботясь о его чувствах, и тем самым вызвала к жизни кого-то иного, темного, занявшего его место. Он носил имя Касьян и, подобно Летиции, всегда получал то, что хотел. Повозившись со шнуровкой, он стянул платье с ее плеча и увидел шрам-полумесяц, след от волчьих зубов, знаменательный, как стигмата. Под платьем была белая кожа, не тронутая солнцем, настолько тонкая, что сквозь нее просвечивал узор голубых и пурпурных вен. В его ласках не было и намека на нежность: ее губы вспухли от грубых поцелуев, сделались ярко-алые, словно подведенные кармином. Тем временем его рука неторопливо исследовала ее тело — от одного изгиба к другому, от упругих холмиков грудей к плоской долине живота и дальше, в запретное тепло между бедер.
Я не зверь. Я могу себя контролировать.
Эта мысль стрелой ворвалась в мозг и отрезвила Касса, заставила подняться с колен и в ужасе посмотреть на свои ладони. Мгновение назад он был на волосок от безумия. Он одурел от этих цветов, они свели его с ума, принудили к вещам, о которых он запрещал себе даже думать. Женщина в оковах сна, подобному смерти, свихнувшийся от страсти мужчина — и забвение Лете: лучше ей никогда не проснуться и не узнать. Разве не так? Они взяли Лете спящей, обсудив очередность, и она родила мертвого ребенка.
Руны на перчатке вспыхнули, заалели; ведьмак извлек из пустоты спектральный нож, подскочил к ближайшему островку из цветов и принялся остервенело размахивать клинком: лезвие не гнулось под давлением воздуха, хотя было поразительно тонким, во все стороны летели лепестки, скопления пыльцы рассеивались и дымкой оседали на землю. Он без устали рубил их, но цветы вырастали заново, как только он отворачивался.
Касс понял, что зря растрачивает силы, и расслабил руку. Спектра утратила форму и серебристой змеей выскользнула из пальцев, на миг зависла в воздухе, не долетев до земли, чуть померцала и исчезла. Избавившись от ножа, юноша смущенно поправил на Летиции одежду и поднял девушку на руки. Она была тяжелее, чем он представлял. Он шел и шел, а холм оставался таким же далеким, и было нетрудно догадаться, что они оказались в ловушке. Спустя какое-то время Касс заметил, что шагает по шершавому холсту, солнце в небе потускнело и утратило объем, облака застыли в небе, а ветер исчез. Юноша стоял в центре небольшого куба, где четыре стороны занимали великолепно исполненные, но абсолютно плоские пасторали. Идти было некуда.
Раздался оглушительный треск, и в картине-стене возник просвет. Слепящие лучи вырывались откуда-то извне, обретая очертания дверного проема, неровного и сделанного впопыхах. Прямоугольный кусок холста рухнул, поднимая пыль, и Касс зажмурился от яркого света, ударившего в глаза.
Эри обрела привычную миниатюрность, ее личико выражало серьезную тревогу. Она подлетела к Кассу, энергично хлопая острыми крылышками, внимательно посмотрела на него и на Летицию, и, не заметив никаких видимых повреждений, облегченно вздохнула.
— Задержалась на занятиях, — коротко отрапортовала она. — Ты уж прости.
Он не мог ее ни в чем обвинить.
Глава 17
(Ланн)
Он вздрогнул и проснулся. С висков струился пот. Ланн приподнялся на локтях, отер лицо краем простыни и снова рухнул на подушки. Во сне он был маленьким мальчиком, а снежная королева, подозрительно напоминающая Лиандри, заставляла его складывать из кристаллов слова. Он не мог ничего сложить, куски льда не походили на буквы, а когда он собирал их в кучу или расставлял ровными рядами, морозный ветер раскидывал осколки в стороны, как только мальчик отворачивался. Он боялся, что она накажет его: превратит в одну из мрачных статуй, охраняющих дорогу в ее жилище. Но она улыбалась. В конце концов, если он выполнит свое задание, то сможет уйти. Она не хотела, чтобы он уходил.
Ланн прокрутил в памяти обрывки сновидения, понемногу успокаиваясь. На тумбочке у кровати что-то белело. Он потянулся рукой, развернул сложенный вчетверо листок. Записка была от Дейдре — а кто еще мог писать ему подобные послания? Из его груди вырвался тяжелый вздох.
Прихади ка мне в полначь. Д.
Дочь Келлера не казалась дурочкой, но в некоторых вещах была поразительно наивна. Ланн встал с кровати, отдернул занавеску на окне: снаружи стояла ночь. Они с Лиандри договорились увидеться перед наступлением межесвета, а местом встречи избрали площадку перед храмом. Ланн сожалел о данной клятве, но отступать было поздно. Он убеждал себя, что согласился на условия Лиандри вовсе не из-за Летиции, и безопасность любимой стала всего лишь дополнительным стимулом, а ему позарез нужно было узнать имя сестры. В его памяти существовал какой-то заслон, не позволяющий ему вспомнить; сама Богиня не хотела, чтобы он вспоминал, ибо это значило идти против Ее воли, против той судьбы, что была для него выбрана. Ланн и так не был уверен, стоило ли ему приезжать в Бледные Воды, а признание Логана окончательно выбило у него почву из-под ног. Это все было не для него: придворная суета, козни и интриги, наемные убийцы, поджидающие за углом, договорные браки. Да будь он трижды принцем крови, здесь он чувствовал себя лишним. Наличие старшей сестры все решит, это будет его маленькой победой: по крайней мере, ей не придется жениться на Дейдре. Колдунья на троне — ну и что? Эта мысль захватила его, он почувствовал возбуждение. Они могли изменить право наследования, хаос их раздери, они могли изменить все! Разве не станет это удачным решением и для Лайи — власть захватит тот, кому не безразличны все эти ее 'гильдейско-ведьмины' проблемы. Ланн был сторонником прежних порядков, ему нравилось все как есть, но Гильдия менялась, и он не мог препятствовать этим изменениям, подобно тому, как человек не может остановить снежную лавину, несущуюся ему навстречу.
