Они вышли на просторную площадь, забитую машинами, большей частью американскими. Альмара повел их за собой.
— Ты объяснишь мне все это позже, — сказал он.
Альмара приехал в полицейской машине, похожей на те, в которых ездят нью-йоркские полицейские. За рулем сидел шофер-мулат. Они направились к центру Каракаса по автостраде длиной в шестнадцать километров, которая с помощью двух туннелей пронизывала гору. Пригород Каракаса напоминал пригороды других южноамериканских столиц: низкие, часто ветхие, белые домишки, «суперблоки» домов, старые казармы, среди которых выросли хижины из толя. На всех крышах — телевизионные антенны, единственная роскошь этого нищего населения.
— Я заказал для тебя номер в отеле Канттш Клуба, — сказал Альмара.
Вскоре они въехали в окруженную горами столицу, пересекли аллеи, обсаженные пышно разросшимися, густо-зелеными деревьями. Отель был окружен лужайкой с двумя бассейнами. Это было огромное ослепительно белое здание, сверкавшее на солнце. Вержа был счастлив, хоть и испытывал легкую грусть. На магазинных вывесках он разобрал немало имен, созвучных баскским. Большинство прибыли сюда когда-то без единого су. У него же — миллиард в банке. Был ли он прав? Он испытывал нечто вроде угрызений совести.
* * *
Почта прибыла в город одновременно или почти одновременно с Лардатом, который с трудом добрался до аэропорта и нашел пилота.
Сразу же, по возвращении он устремился к префекту. Тот принял его крайне нелюбезно. Поскольку и сам Лардат был в дурном расположении духа, то можно только пожалеть, что рядовой избиратель был лишен возможности наблюдать разыгравшуюся между ними сцену. Может быть, она подсказала бы ему кое-какие мысли на следующих выборах.
Лардат начал с того, что обругал префекта всеми возможными словами. Как мог тот позволить, чтобы в городе началось брожение? Надо было быть безнадежным тупицей, чтобы не почувствовать, что готовится. Префект выслушал, не говоря ни слова, затем его прорвало:
— Может, вы еще хотите, чтобы я сказал вам, для кого Кокемер перевозил деньги? — прорычал он.
Молодой переправщик в отсутствие Лардата счел нужным облегчить свою совесть и выторговать себе безнаказанность в обмен на некоторые сведения. Лардат застыл на месте.
— С другой стороны, — продолжил префект, — я буду вам очень обязан, если вы отправитесь к Сала и расскажете ему точно, чем вы занимались с Вержа! Некоторые детали вызывают сомнение; надеюсь, вы понимаете какие.
Заместитель мэра сразу же смягчился. Он помнил совет Вержа: не поднимать волны. Больше чем когда-либо необходимо было ничего не предпринимать.
Оставшись один, префект в очередной раз развернул листки, которые утром получил по почте. Это была запись разговора его жены с местным депутатом, представителем большинства, переписанная с магнитофонной пленки. Было ясно, что жена префекта решительно добивалась новых почестей для своего мужа, весело посмеиваясь при этом над его супружеской честью. Другими словами, раз в неделю она проводила ночь с этим парламентарием, уверяя мужа, что очень заботится о здоровье своей матери, живущей в Париже. Но она искренне хотела, чтобы префект стал депутатом и даже министром. Она без устали превозносила заслуги своего мужа, что служило своеобразным доказательством ее верности, в данный момент малоутешительным для префекта.
Ле Муан был освобожден в тот же день. В своем почтовом ящике он обнаружил конверт, содержание которого вызвало у него живой интерес. Ле Муан тут же созвал руководящий комитет своей организации. Было принято решение о карательных экспедициях. Их жертвами стали: факультетский сторож, который по старой традиции убирал корзины для бумаг в зале заседаний, студентка, которая, будучи однажды задержана полицией, впервые испытала счастье в объятиях мускулистого инспектора, североафриканец, пополнявший свою зарплату чаевыми от отдела общей информации, и один из лучших друзей Ле Муана, который предавал, сам толком не зная почему, может, просто из духа противоречия и потому, что иногда занятно быть настоящим подлецом.
Всего было с десяток писем. Они затрагивали все круги общества. Каждое сопровождала короткая записка.
«Это всего лишь образец, — писал Вержа. — У меня их еще целый чемодан. Его содержимое я берегу на тот случай, если по несчастью предстану перед присяжными заседателями, то есть представителями граждан. Не вздумайте мне возразить, что эти документы не имеют ничего общего с моей защитой. Они для меня являются, как говорится, «контекстом», в котором я действовал и решил изъять свою долю из общественных денег. Судя по примерам других, я еще проявил большую скромность».
Когда Лардат находился у Сала, тому позвонили несколько человек. Звонившие с беспокойством спрашивали, действительно ли будут стараться вернуть Вержа законными путями. Лардат только что рассказал Сала, что он знал об архивах Вержа и о том, как тот собирается их использовать. Начальник полиции выслушал молча. Он давно понял. Он сделал вид, что поверил Лардату, когда тот описал, как Вержа явился, чтобы его похитить. Своим собеседникам по телефону он отвечал, объясняя, в чем состоит процедура экстрадиции. В сущности, он пересказывал кодекс.
— Все зависит от позиции, которую займут в прокуратуре, — каждый раз заканчивал он разговор.
Прокурор получил предназначенное для него письмо с некоторым опозданием. В нем был список, составленный начальником отдела общей информации: все «замороженные» в прокуратуре дела, в том числе дело одного промышленника, ставшего сенатором после банкротства, которое сумели скрыть.
* * *
Куска говядины, лежащего на тарелке перед Вержа, наверное, хватило бы, чтобы прокормить грузчика в течение недели. Мясо было поджарено с кровью без соли, как Вержа любил. Они завтракали с Альмарой в ресторане отеля. Сильвена блистала. Мора выглядел неважно. Накануне он изучал жизнь Каракаса и ночевал в обществе юной красотки индейского типа.
Они завтракали на краю лужайки. Погода была великолепная. Вержа пребывал в прекрасном настроении.
— Рассказывай, — попросил Альмара, закуривая сигару.
Вержа говорил целый час.
— Ты правильно сделал, — сказал венесуэлец. — Я на твоем месте поступил бы так же.
Он успокоил Вержа. Вредное лицемерие не было монополией Франции: с ним могла бы произойти такая же история.
— Я уже призрел здесь одного полицейского из Нью-Йорка, которого прогнали со службы за взяточничество. Если поступать по справедливости, то все американские полицейские должны были бы перебраться сюда. А может быть, нельзя служить в полиции и оставаться с чистыми руками? Но тогда так и надо об этом сказать.
