Что касается до Вагонетки, то инициативный и деятельный парень нашел устроившегося в Бомбее Чекарева и занялся с ним агитацией, путешествуя по устраивающимся организацией для этого сходкам.
В этом занятии Вагонетка столкнулся с такой сознательностью и подготовкой рабочих к революции, какой от туземцев не ожидал не он один только.
У него в промежутке между сходками оказалось несколько свободных дней.
Наслушавшись от Банкима о непрекращающемся хартале индусов в деревне Бусуа-Матрум, Вагонетка предупредил Ниду Бабу о том, что хочет проникнуть туда, и с Еркой двинулся в глубь провинции.
Ниду Бабу согласился на разведку ребят и в свою очередь решил на другой день выехать туда на тонге с одним товарищем для того, чтобы узнать о твердости духа, бойкотировавших англичан-общинников.
Пробравшись по грунтовым дорогам и переночевав в лесу возле одной деревушки, ребята оказались возле Бусуа.
Это был поселок индусской общины, состоявший из обнищавших земледельцев и большого количества разоряющихся ремесленников, связанных семейными отношениями со странствующими монахами и браминами.
Поселок отличался бедностью, но это не мешало населявшим его индусам держаться с такой сектантской замкнутостью и гордой независимостью, которая у всякого должна была отбивать охоту к каким бы то ни было расспросам и легкомыслию по отношению к общине.
Действительно, это была сектантская община одного из древнебраминистских толкований, воспитанная в независимости шовинистическими жрецами и националистическими монахами.
Но в эту деревню проникла и переплелась с сектантским умозрением новизна революционных отношений, которая не допускала чьего бы то ни было вмешательства в жизнь деревни, как будто деревня на тысячелетия хотела отгородиться от всего мира.
Когда Вагонетка и Чекарев очутились возле этого селения, они только теперь думали, не слишком ли опрометчиво поступили они, решившись проникнуть в деревню и устроить здесь свой агитационный сеанс. Но отступать было поздно.
И вот, двое подозрительных парсистких боев-подростков в ланготти и отрепьях вошли в улицу деревни.
Сразу же они наткнулись на колодец возле древнего языческого храма.
Несколько женщин с кувшинами, болтавших возле колодца, удивленно смолкли, оглянув ребят и взглядами проводили их за угол.
Вагонетка и Чекарев почувствовали, что они вызывают подозрение, и с падающим настроением прошли еще несколько шагов.
Они подошли к деревенской кузне. В деревянном сарае, сидя на земле перед горном и наковальней, работали кузнец и мальчишка.
Очутившись перед дверями кузни и увидев, что кузнец в грязном тюрбане и фартуке остановился на них подозрительным взглядом, Вагонетка решил попытаться исправить положение…
— Господин! Скажите, как нам идти в город.
Индус ничего не ответил, пренебрежительно махнул рукой влево, и ребята зашагали дальше.
Но они не заметили, что, как только они завернули снова за угол, за ними последовал, перелезая стены и перебегая дворы подручный кузнеца, волосатый и хитрый, как бесенок, мальчуган.
Ребята решили по другой улице возвратиться, направились к храму и здесь под одной из стен расположились, чтобы посовещаться о дальнейшем.
Не спускавший с них глаз арапчонок приспособился за стеной во дворе этой же улицы. С вышедшим из дома индусом-судрой, в этом доме занимавшемся с семьей обработкой джута, он о чем-то пошептался.
Семья судры вышла и стала следить за ребятами.
Между тем Вагонетка и Чекарев, подавленные общей подозрительностью к ним, заспорили о том, что им дальше предпринять, и, разгорячившись, заговорили сперва по английски, а потом и по русски.
Они не заметили и того, как с окна капища производившая уборку индуска испуганно взглянула на них, выскочила из храма и, посмотрев на ребят, побежала во двор, откуда уже за ребятами следили две семьи судра.
— Бои фаренги! — воскликнула женщина… Они говорят на языке сагибов. Их прислали джасусы!
К судра с ближайших домов повыскакивали соседи, кто то позвал брамина, и вот поднявшиеся снова идти Вагонетка и Чекарев оказались вдруг окруженными толпой.
— Кто вы? — обратился к ребятам брамин по тамильски.
Ребята отчаянно замотали головой, делая вид, что они не понимают жреца.
Толпа, не спускавшая с заморских бродяг глаз, раздраженно заговорила.
Двое индусов стали рассматривать выхваченные у них из рук аппараты.
— Не понимаете? — переспросил брамин. — Кто вы? — повторил он вопрос на индустани.
— Мы… мы с остров!.. — сделал Вагонетка вид, что он некоторые слова знает: — Наш папаша жемчуг ловил, в вода тонул. В Пуна наш родня… Мы хотим город Пуна…
Толпа заговорила еще громче и раздраженней.
— Подосланные! Подосланные! Кто их пустит с острова? Подослали фаренги!
— Да кто они? — спрашивали подбегавшие.
— Фаренги! Говорят, как сагибы, а делают вид, что не понимают.
— Переводчика надо…
Брамин оглянулся на толпу. Старшина общины, внимательно разглядывавший ребят, подошел и шепнул ему что-то.
Оба они внимательно оглядели Чекарева, брамин ощупал его сквозь отрепья рубашки, а старшина вдруг снял с головы белый тюрбан, поплевал на него и начал бешено тереть расплеванным местом ткани шею пионера.
Затем он оторвался и торжествующе указал на ткань толпе.
Она сделалась грязной от перешедшей на нее с шеи пионера краски…
— Подосланные! — вспыхнула толпа, затопав ногами и порываясь к мальчуганам.
Брамин и старшина остановили ее движением руки и повелительным взглядом.
— Выродки белых сагибов вас послали сюда для того, чтобы вы привели к нам из города солдат? Кто вы? — еще раз попытался спросить брамин. Старшина, увидев, что трепещущие ребята молчат, кивнул двум индусам-парням, и те, схватив под руки странствующих гастролеров, скомандовали:
— Айда!
Сопровождаемая толпой процессия двинулась в общинную избу старшины.
Ребят ввели в темную арестантскую конуру во дворе, заперли их здесь, и один парень остался их сторожить.
Толпа частью разошлась, частью осталась гудеть возле избы.
Брамин-жрец, овладев натурографами и пытаясь разгадать, что скрывается в картонных трубах вызвал двух каких-то нищих-фанатиков, главаря националистического движения — земиндара, проживавшего возле деревни в имении, и общественного почтальона, знавшего английский язык в качестве переводчика. В Пуну поехал гонец за другим таинственным брамином тамошней, очевидно, более авторитетной общины.
Часа два подготовлялись в избе эти сборы.
А тем временем ребята, брошенные в потемках, трепетали за свою судьбу.
Они ни понимали, какие подозрения возникли у фанатических жителей деревни. Но за кого бы их не принимали, улики их европейского происхождения были слишком несомненны, и весь вопрос заключался только в том, когда именно с ними покончат. Сделает же это городская полиция путем какой-нибудь расправы или прикончат их брамины прямо в деревне, это уже было не такою подробностью, которая могла внести в головы ребят успокоение.
Когда ребят втолкнули в темный сарай с земляным полом, и дверь закрылась, они полминуты растерянно дышали в потемках, сдерживая себя, чтобы не дать вырваться наружу внезапному горю, а затем стали тихо друг друга нащупывать.
— Ва!.. — чуть слышно позвал Чекарев.
— Ш-ш! — предостерег Вагонетка.
И, лапая возле себя руками, пионеры нашли друг друга.
— Они слышали, как мы говорили по-русски! — прошептал Вагонетка.
— Это ты осатанел и начал по-русски ругаться!.. — упрекнул Чекарев.
— Нет, по-русски это начал ты, а я ругался по-английски, — возразил Вагонетка.
— Не все одно! Ты и сейчас готов выпалить что-нибудь… Старше меня, а злишься, как на чужого…
Вагонетка крякнул. У него к глазам подступали слезы.
— Ну, Егор, давай не расстраивать один другого. Попались оба. За то, что я старше, со мной, может-быть, скорей разделаются. Тебя еще могут закабалить куда-нибудь в дом к малолеткам. Если ты останешься живой, да придется опять увидеть товарищей, передай им, что я прошу простить за то, что не сумел поступить по коммунистически…
