Чекарев прижался к товарищу.
— Вагонеточка, товарищ, нас не убьют! Мы убежим как-нибудь! Давай только посмотрим, что они с нами хотят сделать… Давай сядем здесь и обнимемся!
Ребята опустились на землю и переплелись руками, сдерживая от волнения дыхание.
Они вздрагивали.
Между тем в избе старшины собралось несколько индусов. Среди них был общинный почтальон-переводчик, который, не дождавшись пока над боями начнется суд браминов, уже сбегал к сараю, чтобы посмотреть на пленников.
Это был подражавший своей одеждой европейцам дравид с малабарского берега, поддерживавший сношения с городом.
Он, узнав о происшествии, не только согласился быть переводчиком, но проявил и самостоятельный большой интерес к ребятам, расспрашивая всех о том, откуда они явились, что у них за трубы, как они объясняют свое появление.
Наконец, все были в сборе, и оставалось только приступить к допросу схваченных.
В это время в деревню прибыл и, узнав о случившемся, заспешил в общинную избу Ниду Бабу.
Чертежник-индус уже имел сношения с главарями деревни, посредничая в оказании деревенским бойкотистам помощи от рабочих.
Теперь, когда ему сказали, что схвачено двое подростков, революционер-туземец, заподозрив неладное, немедленно же очутился в избе.
Здесь он застал всех, кто ему был нужен.
Старшина все еще продолжал держать в руках аппарат натурографа и то беспомощно ворочал его, то передавал браминам, делая с ними безуспешные догадки о его загадочном назначении. Другая труба также ходила по рукам.
Ниду Бабу остановился возле старшины и брамина и живо стал расспрашивать их о случившемся.
Переводчик ткнулся было к беседовавшим, чтобы ввязаться в разговор.
Ниду Бабу выразительно кивнул на него головой собеседникам браминам и старшине.
— Это же джасус! — предупредил он шепотом.
— О! — удивились брамины.
И один индус взял дравида за руку.
— Пойдем, брат, отсюда! Мы тебя позовем, когда надо будет.
Дравид хотел навязаться с просьбой оставить его, но индус колючим взглядом остановил его, и почтальон решил ретироваться.
Увидев натурографы, Ниду Бабу покачал головой и объяснил:
— Введите сюда боев, вы увидите, что это такое!
Он шепнул браминам:
— Вы губите боев, которых посылали мы к вам… Это большевики-бои! Они наши!.. Саибы за каждого из них по мешку рупий отдали бы, только чтобы изловить их.
Индусы и старшина с испуганным изумлением обступили Ниду, слушая его сообщения о боях с чудесными машинами, обличающими деяния саибов, а затем поспешили привести ребят.
Вызванные в избу, трепещущие Вагонетка и Чекарев остановились перед индусами и вдруг увидели Ниду Бабу.
Чертежник ободряюще кивнул ребятам головой и коротко сказал:
— Вас будут спрашивать, — говорите только правду. Эти люди вам зла не сделают.
Индусы и старшина сели на пол.
Ниду отдал ребятам аппараты.
— Покажите чудо-картину! Покажите, баранчуки! — обратился к ним старшина. Так вы, значит, не от саибов пришли? Эх вы, русские бои!
У Вагонетки от радости закружилась голова, он взглянул на Ниду и, увидев подтверждающий кивок революционера, быстро заправил аппарат.
Затем он щелкнул его затворами.
В ту же секунду одна стена избы пропала, и на ней задвигались картины майенвильских событий.
— Собаки-саибы! Убийцы! — повскакивали индусы с пола, бросаясь с выхваченными кинжалами к картине и думая, что это видение настоящей действительности.
Но увидев, что первое явление картины сменилось новым, и убедившись в обманчивости видения, они успокоились и, не спуская глаз, стали ожидать развязки происходивших на их глазах сцен усмирения.
Когда демонстрация картины была окончена, старшина и индусы обступили ребят, радостно хлопая их по плечам и растроганно убеждая:
— Большевики, а молчали? Маленькие, а большевики? Саибам хотите капута? Э, бои! Э, фаренки! Теперь мы позовем всю деревню наших братьев. Покажите всем картину. Еще есть?..
Ниду Бабу стал совещаться со стариками. Сразу же о перемене в судьбе боев стало известно всей деревне, и жители потянулись в общинную избу.
Но теперь, обступая ребят и толкаясь возле них, ремесленники и райоты на них смотрели с уважением и проявляли все признаки раскаяния за свое подозрение к ним. Узнав, что бои — большевики, женщины прибежали в избу с лепешками и бобами. Кто-то притащил ласси — воды с молоком.
— Бои-большевики — наши! Бедный народ боев обижать никому не даст! Оставайтесь у нас, мы по очереди будем принимать и кормить баранчуков с картинками!
Вагонетка и Чекарев, осаждаемые любовным ухаживанием, оказались среди свертков с пищей и горшков с напитками. Арапчонок из кузни присоседился к ним и жадно рассматривал их, лопоча восклицания радости.
Ребята отзывались на вопросы, жевали хлеб, переглядывались и обмахивали с глаз слезы радости, благодаря Ниду за свое спасение. После сарая на такой прием они не рассчитывали.
Община задала ребятам работы на два дня, в течении которых они переставали показывать картины только, сваливаясь окончательно с ног, и когда нужно было пойти в какую-нибудь избу поесть.
На третий день, напутствуемые селением, они с Ниду уселись на тонгу, отправляясь в город.
Дравид-переводчик долго смотрел им вслед, когда они выезжали, а после того, как коляска скрылась, он взял у райота мельника лошадь и куда-то также поскакал. Он ехал в штаб дружинников Санджиба в Бомбее.
Враг разоблачен
Приезд Кукумини совпал с началом всеобщего возбуждения в народе.
Это возбуждение вызвали два обстоятельства. Во-первых, стало известно, что в Амиратсаре организовавшимся советом рабочих и солдат арестован вице-король; во-вторых, несколько депутатов сделали национальному собранию заявление о том, что фашистская организация Санджиба подготовляет кровавую расправу над рабочими, вооружив свои банды, и произвела по городу расстановку пулеметов.
Тот час же не решавшееся до сих пор на революционные меры национальное собрание выделило специальную комиссию, которой поручило расследовать правильность заявления и, если оно подтвердится, объявить военное положение и применением диктаторских мер обеспечить оборону населения и защиту революционного порядка.
Кукумини нашла Бихари в конторе складов транспортно-страхового общества Санджиба, где ее брат устроился в качестве кладовщика и приемщика грузов.
Бихари был взвинчен от возбуждения. Чога распахнута, а за поясом кафтана маузер и бомба.
Профессионал-заговорщик собирался идти в национальное собрание, когда в контору вошла девушка.
— Кукумини диди! — воскликнул молодой человек, делая шаг от столика и приветственно падая перед девушкой на колени.
Кукумини подняла и обняла брата.
— Ты хочешь, сестра, отдохнуть, поесть или повидать кого-нибудь? Тогда пойдем, у меня квартира есть… Здесь я служу, а живу в другом месте.
— Ничего я не хочу, брат Бихари… Я приехала узнать о Пройде, русском большевике…
— А от кого ты хочешь это узнать?.. Наши все будут в национальном собрании…
— Пойдем в национальное собрание… Там что происходит сейчас?
— О, там сейчас взялись за ум, в конце концов, и решили действовать. Арабенда назначен в комиссию обороны. Вызвали Санджиба для допроса. Сделано секретное заявление, что морды установили в городе пулеметы. Партаб-Синг и Банким, отец Дадабай, будут давать показания. Партаб-Синг у Санджиба был телохранителем и все знает, а Банким по поручению комитета выслеживал под видом водовоза, как морды втаскивали ящики в дома и храмы, устанавливали их на чердаки. Дадабай привлекла отца на нашу сторону… Славный был у нее товарищ-бой, но убили его сегодня…
— Убили Вагонетку! Кто? — испуганно остановилась Кукумини.
— Морды наверно. Он вечером был на митинге, неизвестно куда ушел, а утром сегодня нашли на улице. Перед своим концом морды показывают себя.
— Кто у них здесь распоряжается всем?
