у Левина и Кати: союз, партнерство, родство душ. Наверное, может. Только это уже не любовь. Это мещанство, срединный путь, обезболивающее, снотворное. Это способ проспать жизнь. Это попытка пройти между монашеством и страстями, между аскетизмом и гедонизмом. Так ничего не выйдет. Надо выбрать сторону, иначе ничего не поймешь. Вспомнился Фауст, который продал душу, чтобы узнать «все действия, все тайны, всю мира внутреннюю связь» 230. Вспомнились Мастер и Маргарита, которые оказались в аду покоя и неизменности. Единственное, что есть у человека, это электрохимические импульсы в мозгу, вспыхивающие словно огонь в печи, когда в голову бросают уголь новых знаний. Этот пожар и есть жизнь. Надо бежать куда-то, пробовать, новое, сгорать, таять как свеча. Да, все кончится быстрее, но будет чему кончаться! Хотя, в конечном счете, все иллюзия…
В тот год, долго стояла сухая и теплая погода. Наверное, уже давно стало пошлым и банальным пытаться описывать золотые листья, ковром укрывающие землю на фоне пронзительно чистого неба. Тем не менее, тогда, действительно царили самые трогательные и странные дни. Глеб и Алиса переехали в Москву. До рождения их девочки оставалось около месяца.
Глеб вновь стал посещать тренажерный зал. Обычно, он уходил после обеда, когда Алиса садилась читать. Он занимался добросовестно и любил немного пройтись после тренировки. У него сложился определенный маршрут, который, постепенно, наполнился знакомыми мелочами. Старик каждый день кормил голубей, сидя на одной и той же скамье. Гуляла толстая, неопрятная женщина с таким же раскормленным ребенком. На площадках играли дети и их мамы тихо болтали, чуть в стороне. Каждый день разыгрывались одни и те же сцены. Все казалось статичным, застывшим, хоть и шевелилось. Если не всматриваться в детали, окружающие походили на компьютерные симуляции, которые были запрограммированы, на выполнение повторяющихся действий. Глеб тоже тонул в рутине дня. Перестал ощущать сложность и новизну мира, перестал впитывать и анализировать новое, перестал стремиться куда-то и переживать.
– Нам уже пора подумать о детских вещах – как-то сказала Алиса.
– А ты знаешь, что именно нужно?
– Думаю, что да.
– Тогда завтра поедем в магазин.
В тот вечер они легли рано. Глебу снились бурные пороги, которые неожиданно появлялись из-за поворота, превращая спокойное течение реки в шумную, бурлящую стихию. Иногда он проплывал мимо полузаброшенных деревень. Избы, почерневшие от времени, покрывали серые шиферные крыши. Только покосившиеся дощатые причалы с привязанными к ним, старыми лодками, выдавали присутствие теней, людей, призраков. Неожиданно русло реки разлилось в бескрайнее озеро. В воздухе повис абсолютный штиль и даже малейшая рябь не нарушала спокойствия синей воды. Белое солнце, небо и редкие облака без каких-либо искажений и изменений цвета отражались в безмятежной поверхности озера. Глебу казалось, что он плавно движется на границе миров и было не всегда понятно где верх, а где низ. Наваждение только усиливалось, если Глеб свешивал за борт босую ногу, погружая ее в воду. Казалось, еще немного и она утонет в небе, или вся лодка перевернется, и окажется в зеркальном мире, который полностью повторяет «реальность».
Потом, солнце скрылось за густыми, серыми облаками. Могучее озеро вынесло его в тесную, словно коридор, реку. Лес, грозной стеной нависал с обеих сторон. Медленная темная вода, казалась вязкой, как нефть. В стволах могучих елей мерещились древние языческие идолы. Они следили из-под тяжелых ветвей, за медленно плывущим судном.
Река, словно поток времени, едва ощутимо, но неотвратимо уносила его все дальше: толи вперед, толи в будущее. Обернувшись назад, Глеб увидел плавно наползающий туман, который поглотил само воспоминание об озере. С каждой минутой, образ голубой водной глади, с дрейфующими по ней кораблями белоснежных облаков, терял ясность очертаний, словно вспоминания о безмятежном и счастливом детстве. Казалось, что абстрактная идея жизни, бытия и времени материализовалась в безразличном ко всему течении реки. Оно словно соломинки подхватывало все сущее и уносило в призрачную даль. Всей человеческой гордыни, дерзости и свободы воли хватало лишь на то, чтобы плыть чуть ближе к одному из берегов. Даже звезды бессильным отблеском, словно в черной дыре, тонули в пучине черной воды. Наступила ночь. Покачивающиеся на ветру кроны стали вздёрнутыми к луне руками. Деревья скинули свои маски и обернулись тенями древних ведьм и шаманов. Они, в бешеном хороводе, мерцали в отблесках призрачных вод…
Глеб проснулся. Алиса сидела на краю кровати.
– Мне кажется, тебе больше не интересно со мной. Я глупая и похожа на корову.
– Не правда, ты красивая и умная.
– Нет, ты хотел развлечься, а я залетела.
– Не говори ерунду.
– Ты потерпи немного, я скоро опять похудею и стану еще лучше, чем была.
– Ты лучше всех, дорогая. Приготовь лучше завтрак и оставим этот разговор.
Алиса больше не могла долго ходить. Поэтому они, иногда, катались на машине, коротая пасмурные, осенние дни. Мокрые стены московских многоэтажек посерели и сливались со свинцовым небом и асфальтом. Лишь деревья в парках и скверах все еще выделялись яркой листвой, стиснутые в бетонных когтях мегаполиса. За городом тянулись бесконечные, блеклые поля, поросшие дикой травой. У Глеба и Алисы был любимый ресторанчик, в который они заезжали пообедать.
– Съешь мой суп, что –то я не голодна.
– Конечно.
– О чем думаешь?
– Просто.
У Алисы было все готово к появлению ребенка: яркое лоскутное одеяльце, крохотные распашонки и варежки. Она шила нежные, мягкие игрушки, думая о своей девочке. До родов оставались считанные дни, но ребенок задерживался, не хотел выходить и расставаться с материнским теплом.
Схватки начались рано утром, почти ночью, и долгожданная встреча неумолимо приближалась, но часы тянулись за часами, растягивались, становились вязкими. Между ними повисала бездонная бездна. Бесконечные схватки, боль. Господи, почему так больно? Наверное, всё великое рождается с трудом…
– Ты плохо себя чувствуешь, Алиса? –спросил Глеб, проснувшись.
– Кажется уже скоро, милый…
Глеб позвонил врачу:
– Как часто схватки? – спросил доктор.
– Как часто схватки, дорогая?
– Не знаю, но я чувствую, что пора.
– Тогда приезжайте в больницу.
Алиса одевалась и собирала вещи в черную, спортивную сумку. Чуть помедлив, Глеб приоткрыл дверь в подъезд, и кишка лестницы открыла свой желтый, отвратительный зев. Они спустились вниз. Темно синее, ясное небо было освещено первыми всполохами утра. Глеб завел автомобиль, и они поехали в больницу по пустынным улицам Москвы, которая тонула в мутном свете фонарей.
– Наконец, это началось. Я устала ждать.
– Держись, дорогая, все будет хорошо. Ты не боишься?
– Нет, только хочу поскорее…
Припарковались возле больницы. В регистратуре сидела пожилая женщина. Она записала возраст, имя и адрес в толстую тетрадь с пожелтевшими страницами.
– Я отведу вас в палату – сказала сестра.
Они поднялись на лифте и пошли по темному коридору. Алиса вцепилась в руку Глеба своими маленькими, тонкими пальцами с острыми когтями.
– Вот ваша палата, раздевайтесь, ложитесь – сказала сестра и вышла
