дела… Оказывается Захар-то семью имел.
— Имел, как из письма следует. А ведь ни разу об этом не обмолвился, ни разу. Почему?
— Раз известил жену, что вернётся к концу года, значит, задумку с нападением на вертолёт он давно в голове вынашивал, или надеялся заработать на приисках большие деньги и свалить с Магадана.
— Твою мать! — Гребнев схватился руками за голову. — А я, а я… Что я наделал, что натворил! Кого я убил. Да чтоб мне сгореть синим пламенем! Лучше бы Захар меня тогда лопатой прибил, по мне никто бы слезу не пустил. А у него жена, ребёнок… — горько сокрушался Борис, мотая головой из стороны в сторону.
— Да чего ты, Боря, убиваешься. Не специально же, в нелепой горячке схлестнулись.
— Простить себе не могу.
— Кто знал бы, что нас ждёт впереди, туда бы не ступил, то-то не сделал бы, а тут случай особый, все на взводе были, как на раскалённой сковородке.
— Да-а-а, правду говорят, не знает человек, завладевший золотом, что оно ему принесёт, богатство, тюрьму или с ума сведёт, последнее ко мне и относится.
— Опять за своё. Хватит казнить себя, хватит, Захара не вернёшь, а нам надо жить.
— Как ни прискорбно, Тихон, а ты прав — Захара не вернуть, а жить надо.
В рюкзак с вещами и продуктами друзья положили несколько кусков каменного угля. Потом Гребнев достал свой нож и вложил его туда же. Рюкзак завязал, и опустил за борт судна, он тут же ушёл в воду. Нож Захара и письмо его жены Гребнев молча положил в свой рюкзак.
Сухогруз, пришвартовавшись к причалу под разгрузку, бросил якоря, и зачалили его к пирсу канатами.
Гребневу и Груздеву улыбнулась удача — с Усть-Кута мимо Мамы шло судно с техническим грузом для Ленских приисков. По рупору капитан сухогруза попросил своего коллегу взять до Бодайбо двух пассажиров. С проходящей самоходки дали добро, и она, сбавив обороты двигателей, продолжала ход по фарватеру, предоставляя возможность переправить людей.
Друзей посадили в шлюпку, взревел маломощный лодочный двигатель, и рулевой взял курс на проходное судно. Достигнув судна и примкнув к его борту, друзья быстро перебрались из шлюпки на палубу и с облегчением вздохнули — повезло, через каких-то десять — двенадцать часов уже будут в столице золотого края.
Бодайбинский причал особо ничем не отличался от причалов городов, на пути встречавшихся на Лене. Друзья сошли на берег, осмотрелись. Увидели портовых рабочих, и Груздев спросил одного из них, где находится улица Березнеровская. На этой улице в одном из домов проживал его дядя. Грузчик пояснил, как лучше пройти, где свернуть, заверил, не так уж и много времени нужно, чтобы достичь нужного адреса: пятнадцать — двадцать минут.
— Удивится дядя, когда в гости завалимся, зенки на лоб выкатит, — сказал Груздев в предвкушении встречи с родственником.
— А если рожу недовольную скорчит?
— Не должен, звал же, — возразил Тихон.
— Я-то никто ему, будет косяка давить.
— Не думаю, он мужик простой.
— Ладно, посмотрим, а там решим, как быть. Всё одно на иждивении у него жить не будем, и с города на прииски ехать придётся. Устроимся на работу, попашем, а там видно будет.
— Писал он мне, заработки разные, смотря, где устроишься. Специальностей мы с тобой не имеем, так что в рабочую среду окунёмся.
Время было около пяти вечера, когда двое путешественников подошли к дому Крохина. Открыв калику, увидели на двери навесной замок.
— Нет твоего дядьки, раз хата закрыта, — промолвил Гребнев, снял с плеч рюкзак и положил его на лавочку у дома.
— Время ещё не позднее, на работе, наверное. Если не уехал куда.
— Что ж, ждать придётся.
Друзья присели на лавочку и закурили. Было прохладно, они встали и принялись притоптывать ногами, тереть ладошки, чтобы согреться. От соседей донёсся говор, прислушались и рассматривали через штакетник, что там происходит.
Мужчина по голосу преклонных лет, видимо, хозяин дома, возвратился откуда-то домой. Калитку открыл и удивлённо вслух огласил свой двор:
— Чего тут было?..
Скрипнула дверь, и из дому вышла женщина.
— Марфа, почто ограду-то раскрасила? Вся усадьба в крови и перьях.
— Ай, и не говори, Фёдор. Решила, не дожидаясь тебя, курицу зарубить, так с ней и нагрешила.
— Чего там?
— Чего-чего. Голову ей отрубила, а она задёргалась, да так сильно, аж с испугу топор выронила и крылья ёные отпустила. А она и давай по всей ограде без головы скакать и летать. От неё убегаю, а она будто за мной гоняется. Трепыхалась по ограде, пока не угомонилась, вот и…
Груздев с Гребневым усмехнулись.
— Нашла занятие себе. Никогда не рубила курей, а тут на тебе.
— Так решила сама управиться, пока ты с работы вернёшься, думаю, переборю жуть, вот невидаль, курица этакая. А оно как вышло, пропади она язва.
— Так вышло, — с упрёком в бороду буркнул Фёдор.
Мимо проходил неказистый на вид мужичок, завидев семейную чету за разговорами, подошёл к ограде, облокотившись на изгородь, спросил:
— Об чём спор, соседи? — А завидев куриные перья и местами кровь, сообразил: кто-то резал курицу да и опростофилился. — Свеженину по ограде гоняли?
— Гоняли, вернее, гоняла, — ухмыляясь, согласился Фёдор и кивнул в сторону супруги. Марфа ушла в дом, оставив мужиков наедине.
— Бывает. Впервой да не умеючи и не такое случается, — подошедший кашлянул в кулак и спросил:
— Фёдор, дело есть. Ты б зашёл ко мне вечерком.
— Чего за дело-то?
— Не сейчас. Говорю, вечерком заглянешь и посудачим.
— Ладно, зайду коли так. Малёхо сделаю кой-чего по хозяйству, а опосля и зайду.
Мужичок подался дальше по улице, а Фёдор хотел было зайти в дом, но заметил двоих незнакомцев, созерцавших через изгородь его двор.
— Чего у соседа без хозяина делаете? — подозрительно спросил Фёдор и кашлянул в бороду.
— К Крохину в гости пожаловали, а дверь на замке, — ответил Гребнев.
— Ранее вас не видел, чьи будете?
— Родственник я ему, — пояснил Груздев. — Издалека приехал.
— М-м, — промычал мужик. — Ну, так дожидайтесь, коли так, с работы должен подойти он. К вечеру прохладно становится, озябнете, сидя, во дворе, так в мою хату можно пока зайти, чаем напою.
— Нет, спасибо.
— Как знаете. — Фёдор оценивающим взглядом ещё раз глянул на гостей Крохина и направился в дом.
— Бдительный дядя, — ухмыльнувшись, заметил Груздев.
Вскоре подошёл Крохин. На подходе к дому он заметил в своём дворе двоих, одного узнал сразу, уверенно, по-хозяйски открыл калитку и воскликнул:
— О-о, Тихон! Приехал, значится, а что не известил? Ай да молодец!
Поздоровались за руки, обнялись.
— А это кто с
