class="p1">Он ухмыльнулся:
– Такие чудики.
– Чудики? – взревел Евлампий, но его вопль потонул в ураганном свисте.
Из портала под руку с Чичей появилась Людмила в обтягивающем бежевом костюме. Я прижал руки к груди, не зная, что делать с пальцами. Только бы икать не начать, у меня бывает, когда перенервничаю. Если бы мог сказать не заикаясь, то сказал бы что фея не зря так долго переодевалась! Ох не зря! Я очень хорошо понимал чудиков.
Людмила растерянно улыбалась и задорно трепетала крылышками.
– Мы этого не допустим! – завыл Евлампий и начал переходить в боевую форму.
При его размерах, она скорее травматическая, чем боевая, но его отчаяние тоже оружие. Не хочется, чтобы он натворил то что умеет.
Людмила нетвёрдой походкой пофланировала к сосуду с тестом и кокетливо подала Оливье руку. Дядя, натянуто улыбнулся, и галантно помог ей забраться на табурет. Летучие обезьяны зааплодировали, улюлюкая и хлопая крыльями.
Фея, глупо улыбаясь, пожала руку Оливье и, обернувшись искрящимся облачком, проскользнула в кувшин. Я стоял близко, и видел, что внутри она снова превратилась в миниатюрную девушку с крыльями.
Повара и их помощники вернулись к работе. Хотя крылья у них ещё дрожали. Такие чудики!
Из сосуда разносился мелодичный звон, эхом разлетавшийся по кухне.
Голем уже поменялся, из рук-стволов валил пар, а в вихре вместо ног сверкали молнии.
– Следи внимательно, – не глядя, шикнул Оливье. – Никуда не лезь. Сожрешь что без спросу. Пасть зашью! Я отлучусь ненадолго!
– Да, учитель.
Он пробрался между столов, высокомерно расталкивая обезьян, и скрылся в портале следом за Чичей. Преображение голема прошло незамеченным. Его скромный размер впервые пришёлся кстати.
– Что ты творишь? – прошептал я. – Немедленно прекрати!
– Цель найдена, – упрямо изрёк Евлампий и трещина, заменяющая ему рот, растянулась в улыбке.
– Не вздумай! – шикнул я, пытаясь накрыть его ладонью.
Голем увернулся, но я схватил маленькую руку и отдёрнул обожжённые пальцы.
– Огонь!
– Я тебе дам огонь! – взвизгнул я и, несмотря на боль, потащил ствол вверх, но голем всё равно выстрелил.
Крошечный камешек, похожий на песчинку, хлопнув, умчался на волю. Я не уследил куда он делся, но услышал щелчок. Снаряд попал в кувшин с тестом.
Схватив с ближайшего стола мерный стакан, я накрыл Евлампия. Голем выпускал снаряды, они ударялись об стекло и падали ему под ноги.
Я облегченно вздохнул и повернулся к кувшину. Вместо мелодичного звона оттуда тянулась печальная мелодия, которую я уже слышал. Воспоминания не самые приятные. Я кинулся к Людмиле.
– Что ты делаешь?
Фея смотрела на меня расширившимися глазами:
– Я испугалась! – нервно хихикнула она. – Тры-ры!
– Перестань! – грозно рявкнул я. – Учитель скоро вернётся!
– Не кричи! – взвизгнула фея. – Я стараюсь.
– Немедленно, – просительно протянул я.
Людмила не ответила, но печальная мелодия оборвалась, и раздался музыкальный звон.
Голем пыжился выбраться из-под стакана, но тщетно. Не тратя время попусту, я натянул сверху край рубахи. Маскировка так себе, но держится без моего участия.
– Трави помалу, – скомандовал незаметно подошедший Оливье.
Я чуть не подпрыгнул от неожиданности.
– Вылезай! – цыкнул дядя громче.
Искрящееся облачко выскочило из сосуда и превратилось в фею.
– Чего застыл, как студень? Крем готовь! – завопил дядя.
Я побежал к столу, и на ходу чуть не сшиб фею. Она, покачиваясь, поднесла палец к губам и покачала головой. Я кивнул. Чтоб мне пусто было. Сумасшедший я что ли, о таком сплетничать. Людмила улыбнулась в ответ и, запинаясь, пошла к порталу. От неё сильно пахло кислыми яблоками.
– Трюм-рюм, трюм-рюм! – распевала фея, раскачиваясь между столами.
«Обязательно напоить синим сидром», вспомнил я.
– Что с плечом, любитель горбатых молюсков? Говорил же ничего не трогать! – недовольно заворчал Оливье.
Я вытащил стакан с Евлампием из-под рубахи. Боеголем упрямо расстреливая стекло.
– Чего мелочь бушует? – заинтересовался дядя.
– Из-за феи, – выложил я. – Считает, что вы её неправомерно используете.
– Ох, крысеныш, – вздохнул Оливье. – Где ты слов-то таких нахватался! Не доведёт тебя до добра твой голем.
Я не сказал, что он не мой. Что это по дядиной милости он сидит у меня на шее. Хотя и распирало.
Евлампий прекратил огонь, разглядев, что феи в сосуде нет.
Я тотчас снял стакан. Ходить с ним на плече и неудобно, и глупо. Оливье сунул кувшин в печь и перешёл к крему.
Голем помалкивал. Снова отрастил ноги и зарастил рот. Неужели раскаивается? Я чуть сливки не расплескал от умиления. Дядя кроме «подай это» и «сделай то, крысёныш» тоже не рассусоливал. А когда крем из пакета полез не на торт, а мне на руки, и вовсе выгнал с кухни. Не дожидаясь угроз, я сбежал подальше от стола, наблюдая, как он ловко кремирует торт, или как там это называется.
– Не стой за спиной, – прикрикнул Оливье, не оборачиваясь. – Укусишь, отравлю! Вали в портал!
– Да, учитель.
Спорить я, само собой, не стал. Стоило отойти, как голем подобрался ближе к уху.
– Молись, чтобы с феей ничего не случилось, – проскрежетал он. – Если она пострадает из-за того, что ты мешал её защищать…
– Ты хотел пристрелить её, чтобы не мучилась? – невинно уточнил я.
– Я хотел разбить сосуд! – зло воскликнул Евлампий. – Если бы с ней…
Я не дал ему договорить, войдя в портал. Нас забросило в просторный зал с гигантскими панорамными окнами. Я заметил, что обезьяны вообще тащатся от всего большого и яркого. У окон затаились длинные диваны и столик с фруктами. Мягкая мебель манила долгожданным комфортом.
– Если бы с ней что-нибудь случилось…
– Я бы пожалел, – закончил я вместо него.
С краю, зарывшись в подушки, спала фея, соседний диван облюбовал боцман. Оторвавшись от книги, он коротко взглянул на меня, мотнув головой:
– Кидай якорь!
Я провалился пушистое мягкое сиденье. Взял с подноса похожий на яблоко фрукт, немного откусил на пробу и, зажевал в своё удовольствие.
Распираемый от упрёков голем, косился на летучую обезьяну, и бушевал молча. Над его головой то и дело проскакивали маленькие грозовые облачка.
Отвернувшись от него, я сосредоточился на чичиной книге. Каждый раз, когда боцман перелистывал страницу, над обложкой вспыхивало жёлтое свечение.
– Долго придётся ждать? – спросил я обезьяну.
– До церемонии два часа, – сообщил Чича, не отрываясь от книги.
Я кивнул и пригляделся к неброской коричневой обложке: «Философские течения прямоугольного архипелага в антагонизме с постулатами верований Изумрудного острова». Буквы вроде знакомые. Я почесал ухо. А слова…
Дожевав яблоко, откинулся на спинку дивана. Вздремну. А что ещё делать, когда делать нечего?
– Пора, – проскрежетал голем.
– Что? – не понял я.
– Сейчас самый подходящий момент, чтобы пробраться на корабль, – зашептал Евлампий.
Я скосил глаза. Он
