Иванов-второй вопросительно посмотрел на меня. «Что, ждешь подсказки, секретарь? — недовольно подумал я. — Сам не набрался духу ответить. Неужели по принципу: моя хата с краю?»
— Ты, Коля-Николай, плохо думаешь о нас. Не протестуй, по глазам вижу. Ответили. Еще до того, как у тебя побывал Янис, ответили. Высказались категорически: не верим в твою вину. Потом узнали: майор Смирнов писал в политотдел отряда, просил разобраться повнимательнее. Вот каким кружным путем, через тысячи километров, пошло ходатайство о тебе. Можно было короче. — Иванов-второй взял меня за плечо. — Опять, наверно, спрашиваешь: а пробовали? Да. Дважды были у нашего майора. Третий раз вызвал сам. Это, говорит, секретарь, только ваши предположения. А для выводов, для приказа имеют значение конкретные факты. А фактами его снабжали Аверчук и Гали. Расстроил тебя?
— Нет. Примерно так я и представлял себе развитие событий. Спасибо за поддержку.
— А-а, — секретарь поморщился. — Если бы она чего-то стоила. Одни нас не замечали, другие отмахивались: «Выгородить хотите? Ведь чепе-то произошло?» И в самом деле произошло. Да еще какое! Неделю на заставе работала специальная комиссия. А где комиссия, там и выводы: низкая воинская дисциплина, неудовлетворительный подбор старших нарядов, плохой контроль за несением пограничной службы, взыскание начальнику заставы, старшине, разжалование Березовского. Признаться, тогда вгорячах и мы подрастерялись.
— А остальные?
— Ты имеешь в виду начальство? Аверчук, по-моему, еще больше задубел. А майор Козлов переживал. Особенно после звонка бывшего начальника отряда.
— Полковника Корнилова? — удивился я.
— Ты ничего не слышал? Звонил оттуда, из училища. Я как раз по заставе дежурил. Надо бы сразу представиться, а я алекаю в трубку. Слышу: «Кто у телефона?» — «Рядовой Иванов». — «Как самочувствие?» — «Так себе». — «А мне сказали, что ты в госпитале!» Догадываюсь, о тебе речь. Начали объясняться. Ох, язык мой, враг мой! Полковник назвал себя, попросил разыскать начальника заставы... Долго говорили. Майор вышел из канцелярии словно помятый. Приказал вызвать Стручкова.
— Зачем? Петька что-нибудь говорил?
— Ты что, не знаешь Петьку? Прибежал, спрашивает меня: «Слушай, секретарь, я ничего не натворил?» — «Тебе лучше знать.» — «Сам-то я о себе высокого мнения». — «Иди, чертова каланча, ждут же». — «Ну вот, официальное лицо, а лается». Когда вышел, я поинтересовался: «Выяснили отношения?» — «Что-то майор не договаривает. А вообще хорошо беседовали, по душам». Получалось, не начальник вызывал Стручкова, а наоборот.
— Доставил я вам хлопот.
— По-моему, хлопоты впереди.
Иванова-второго позвал дежурный по заставе.
— Есть и другие новости, — уже на ходу крикнул секретарь, — но пусть они для тебя будут сюрпризом!
Суббота — банно-хозяйственный день. Но сегодня генеральной уборки не было, лишь дежурная служба тщательно разметала дорожки. И о бане не слышно. Петька Стручков внимательно наблюдал за канцелярией, но узнал пока только то, что знали уже все: приехал начальник политотдела отряда подполковник Грибунин.
— Иванов, в канцелярию! — крикнул дежурный.
Ужасная команда. Наверное, никогда не привыкну к ней.
В канцелярии кроме начальника политотдела были майор Козлов, старшина Аверчук и Иванов-второй. Я представился.
— Ну, как самочувствие, Иванов?
— Хорошее, товарищ подполковник.
— Это экспромт, и при том не из лучших. — Начальник политотдела воткнул в угол рта нераскуренную трубку. — Мне доложили, что вы плохо себя чувствуете, хочу отправить вас в санитарную часть отряда.
— Прошу не делать этого.
— Почему?
— Предписанный режим могу выполнять на заставе.
— Сомневаюсь. В госпитале, по-видимому, сделали ошибку.
— Я сам настоял.
— Народ у нас самостоятельный, товарищ подполковник, — вставил Аверчук. — Сами решают: докладывать ли о происшествии на границе, где отсиживаться во время вьюги, когда и куда выписываться из госпиталя.
«Круто замешано для начала, — подумал я. — А что же будет дальше?»
Но начальник политотдела будто не слышал слов старшины. Он посмотрел на майора.
— Это весь комсомольский актив?
— Остальные на границе, — ответил за Козлова Иванов-второй.
— Так... — Подполковник задумался, механически сунул мундштук трубки в другой угол рта. — Сегодня у нас суббота? Есть предложение: вечерком посмотреть художественную самодеятельность заставы. Как?
Майор Козлов замялся:
— С самодеятельностью у нас плоховато, товарищ подполковник.
— Что случилось? Девятая застава всегда задавала тон в отряде!
— Люди новые, пока притрутся, проявят способности...
— Кое-что могли бы показать, — проговорил Иванов-второй. Начальник заставы вспыхнул, но сдержался или не нашелся, что сказать.
— Скромничаете, Кузьма Павлович, — вывел майора из затруднения начальник политотдела. — Дадим команду?
— Дадим, — неохотно согласился Козлов.
В коридоре Иванов-второй взял меня под руку.
— Тоже не веришь в нашу самодеятельность?
— Нет, — признался я.
— Это и есть тот сюрприз, на который намекал тебе.
— И для начальника заставы сюрприз?
— Нет, тут другое. Он два раза был на репетициях и уходил расстроенный. Стесняются его ребята.
— Сегодня еще больше начальства.
— Будь что будет! — Секретарь побежал куда-то, потом вернулся. — Еще один сюрприз: Топор на сцене! У парня такой баритонище прорезался — хоть сейчас в оперу.
Мне не верилось. Неужели в такое бурное время Иванов-второй думал о самодеятельности?
* * *
В этот день все казались возбужденными. Одни ждали концерта, другие готовились к нему, третьи мешали.
Аверчук сбился с ног. Он не понимал таких слов, как пожелание, просьба, совет. Во всем должна быть ясность. Захотело начальство познакомиться с людьми — построение, смотр, опрос претензий; заинтересовалось самодеятельностью — выставляй команду танцоров, певцов, музыкантов. Кто должен отвечать за эти команды? Старшина, конечно, хозяин заставы. И сейчас он заискивающе просил Иванова-второго:
— Скажи ты Сидорову, пусть сыграет что-нибудь повеселее — «цыганочку», «казачка», там, что ли. Сгорим!
— Скажу, — успокаивал секретарь, раздвигая двери между столовой и ленинской комнатой.
Аверчук приказал в первый ряд для начальства поставить лучшие стулья, лично проверил, чтобы не скрипели. Нашлась даже ковровая дорожка для избранных.
